Арифметика подлости - Татьяна Туринская (2016)

Удовольствия свидания с Чернышевым не приносили. А родители не скрывали радости: у дочки появился ухажер, вполне респектабельный молодой человек. И Шурик без конца лил воду на Валеркину мельницу: дескать, тебе с ним надежно будет, как у Бога за пазухой.

Сам Чернышев был терпелив и предельно учтив. Словами не бросался: один раз признался в любви, и больше этого не повторял, за что Марина была ему чрезвычайно благодарна: она бы попросту не выдержала, если бы он стал мучить ее этими словами.

Капля камень точит. Может быть, так правильнее, когда один любит, а второй позволяет себя любить? Любить должен мужчина. А женщина… Это про нее придумали: «Стерпится – слюбится». Все правильно. К чему хорошему привела ее безумная любовь? От страсти натворила глупостей, теперь платить приходится сполна. Ладно бы она сама – Марина потерпит. А Светке-то за что без отца жить? Воскресный папа – это не отец, ходячая игрушка.

И ведь даже на судьбу пенять нельзя: сама виновата, только сама. Какое право она имеет оправдывать себя Ольгиной распущенностью? Мол, та такая-сякая, Кебы не заслуживала. Заслуживала или нет – не Маринкиного ума дело. Она влезла, она все разрушила. Знала ведь, что у них скоро свадьба. За то и плачет теперь, что на чужое позарилась. Да и чем она сама лучше Оленьки?! Та к женатому Бубнову в подъезде полезла, Маринка – к жениху подруги в спортзале. Большая разница. А расплачивается ни в чем не повинное дитя. Дитя страсти и порока. Потому что все они порочны: и Оленька, и Маринка, и уж, конечно же, Кеба. Все трое предатели и подлецы.

А с Чернышевым было пусть безрадостно, зато спокойно. Валерка надежный. Не то что Кеба.

* * *

Галина Евгеньевна насторожилась. Показалось? В дверь снова поскреблись – кто-то из своих, кто знает, что Юльку рано укладывают. Нахмурилась: кого принесло в неурочный час? Вечер вторника – никого не должно быть, кроме Мамудовича. Так он уж давно у Ольги.

На пороге улыбалась самозваная сваха:

– Я без предупреждения, вы уж извиняйте. Сюрприз хотели сделать. Дедка тоже сейчас придет – я его в магазин за шампанским отправила. Бумаги сделали…

Галина Евгеньевна стояла в дверях насмерть. Занесло же дурковатую старушку не вовремя! Да вся из себя радостная, еще и дед сейчас с шампанским притащится. Как же их выставить, чтоб не особо грубо?

Только было открыла рот, чтоб спровадить нежданную гостью: мол, Ольга с гриппом слегла. Да Ирина Станиславовна, по-прежнему стоя на пороге, зашуршала бумажкой:

– Документы у нотариуса справили. Завещание. Квартиру на Юленьку…

У, как! Ну нет, гостей, приносящих в клювике такие дары, из дому не выставляют. Нужно потихоньку завести сваху на кухню. Типа: как бы Юльку не разбудить – та действительно спала очень чутко. А Ольга гриппует в проходной комнате, ага.

Отступив на шаг, хозяйка впустила гостью. Шепнула:

– На кухню проходите.

Но гостья, не поняв намека, стала раздеваться в прихожей. Галина Евгеньевна ее и так, и этак подстегивала. Даже подталкивала в сторону кухни. А той хоть бы хны. Да еще и делала все ужасающе медленно: минуты две скрюченными артритом пальцами расстегивала пальто, потом никак не могла снять сапоги. Калоша старая! Галине Евгеньевне так и хотелось поддать ей для скорости – того и гляди Мамудович выйдет.

Так и есть – ах ты ж Боже ж мой же ж! Ай, как нехорошо получилось!

Пора покупать новые сапоги – молнии заедают, хоть плачь. А сами-то сапоги добротные, жалко выбрасывать.

Справившись с замками, Ирина Станиславовна начала распрямляться. Как поднималась, так и видела, снизу вверх: вот открывается дверь спальни, и на пороге появляются две пары ног: одни в брюках, другие в белых гольфах. Взгляд чуть выше, и она увидела утрированно короткое школьное платье. Огромная волосатая лапища мужчины влезла под юбку, по-хозяйски похлопала школьницу по голой попке…