Жена или жертва?.. - Филлис Уитни (2000)

— Во время работы Колтон предпочитает отвлекаться как можно меньше, — сказал Гленн. — Вся передняя часть мансарды принадлежит ему. Когда он дома и нуждается в одиночестве, мы устанавливаем ширмы, отгораживая каждому его отсек. Мы с Глендой делим центр мансарды. Она ведь тоже серьезно занимается живописью. Это — ее место, а вот это — мое.

Сейчас ширмы стояли у одной из стен, и рабочие места близнецов не были разделены. Я с интересом осмотрелась. Справа находились мольберт, рабочий стол, перепачканный краской, грязные шпатели и множество кистей в специальных стаканах. С другой стороны было очень мало признаков работы. Крепкий деревянный стол выглядел слишком чистым, мольберт был отодвинут к стене, вращающийся столик пустовал. Здесь не было видно ни кистей, ни красок, ни резцов, но зато весь узкий простенок между окнами заполняли ящики.

Гленн подошел к ним и начал доставать оттуда долото, молоточки, разного рода резцы. Все это было необходимо ему для работы. Я стояла, наблюдая, как он раскладывает их на столе, внимательно изучая каждый инструмент. Он весь как будто сиял, страстно желая приступить к работе, от которой так многого ожидал. С легким трепетом в душе я ждала его указаний.

Тем временем мои мысли вновь вернулись к его сестре. В этой пока незнакомой мне женщине крылись ответы на многие мучившие меня вопросы. Кроме того, если я собиралась стать ее подругой и союзницей, то должна была постараться побольше узнать о ней.

Большинство ее работ стояли возле стены. Часть из них была уже окантована, другие, видимо, ждали своей очереди. Судя по количеству полотен, Гленда Чандлер была невероятно плодовита в своем творчестве.

— Твоя сестра не будет возражать, если я посмотрю ее работы? — осторожно спросила я у Гленна.

Он едва взглянул в мою сторону.

— Делай, что хочешь. Какая разница, будет она возражать или нет?

Расценив этот странный ответ как разрешение, я подошла к окну и, наугад вытащив одну из картин, повернула ее к свету.

Она сразу же захватила мое внимание, точно так же, как та, которую я видела в нью-йоркской галерее Гленна. Уже знакомый мне псевдо-примитивный стиль сочетался с техникой, достойной первоклассного мастера.

Гленда Чандлер изобразила на картине озеро Серых камней в зимний сезон. Жуткая ночная сцена освещалась только отблесками сплошного снежного ковра, покрывающего озеро, и туманной дымкой, поднимающейся к дальнему холму позади низких черных елей. Это были не высокие голубые ели — величественные деревья, чей облик всегда напоминал о Рождестве, — а какие-то нескладные, худосочные, уродливые карлики. Но, как бы то ни было, все это служило лишь фоном для драматической сцены, развернувшейся на одном из берегов озера.

Яркое пламя стремительно поднималось ввысь, разбрасывая искры и отражаясь на снегу бледным желтым отблеском. Его жадные красные и оранжевые языки лизали длинное строение, охваченное огнем. Гленда изобразила пожар в гостинице «Серые камни», смакуя всевозможные ужасные детали.

На берегу перед домом суматошно бегали крошечные фигурки, выплескивая ведра воды во всепожирающий костер. Пожарная машина из города только что прибыла, и крошечный пожарник, спрыгнув с грузовика, начал разматывать рукав, но было совершенно ясно, что здание не спасти. В одном из окон, куда подбирались коварные языки пламени, была изображена женщина в белом платье. Она стояла, протянув руки и заливаясь слезами, за стеклянной рамой, которую, видимо, не смогла открыть. Темноволосый мужчина в безмолвном отчаянии смотрел на нее снизу. Комнату позади женщины заливал красный цвет, и не было никаких сомнений в том, что ей не спастись. Ужас этой сцены был передан с редкостным реализмом.

По-видимому, у меня вырвалось какое-то восклицание, потому что Гленн оставил свои резцы и подошел взглянуть на картину, которую я разглядывала. Он взял раму из моих рук и, не отрывая от нее глаз, поставил на мольберт, где освещение было лучше.