Бретонская роза - Лаубе Генрих (1843)

– Мы, слава Богу, – сказал он, – еще не дошли в провинции до такой порчи, чтобы забыть чистоту нравов и христианское смирение, которых мы придерживались при покойном короле Людовике. С каждым годом приходится все больше убеждаться в справедливости данного ему прозвища отца народа.

– Разве бретонские дворяне, – воскликнул Бонниве, – до такой степени разделяют симпатии и взгляды черни, что им больше нравится король, носивший это прозвище, чем нынешний рыцарский король, как в Европе называют Франциска I?! Клянусь честью, что ничего не может быть выше и почетнее названия: король рыцарь! Неужели он ничем не заслужит благодарность и преданность французского дворянства! Об этом нужно особенно жалеть в настоящее время, когда даже простые буржуа деятельно хлопочут о расширении своих прав.

Но граф не обратил никакого внимания на слова Бонниве.

– Что собственно представляет из себя придворная жизнь? – продолжал он, обращаясь к канцлеру. – Она настолько неприлична в настоящее время, что всякий сеньор, который дорожит честью и нравственностью, должен держать жену и дочь подальше от двора. Не находите ли вы, что мать короля ведет святую жизнь? Разве мы не знаем веселой Луизы, которая получила титул герцогини Ангулемской помимо нашей воли и, к несчастью, за спиной короля управляет государством. А что такое ее фрейлины? Разве это не публичные женщины, торгующие своей красотой!

– Ну, теперь никто в Париже не узнал бы прежнего графа Шатобриана, которого мы видели пять лет тому назад! – заметил со смехом Бонниве. – Память о вас, граф, до сих пор сохранилась в отеле Турнель как об одном из самых веселых сеньоров!..

– Меня нисколько не интересует мнение, которое обо мне составилось в Париже! Но мне не нравится новый порядок вещей! Правительство заботится об одной внешности и хочет ввести утонченность в наши нравы, как будто в этом вся сущность жизни! К чему нам все эти постройки и украшения столицы, дорого стоящие нововведения относительно мебели и покроев платья! Хотят и нас принудить к этому, как будто мы куклы, а не дворяне! Художников вводят в круг самых знатных людей государства, позволяют им вмешиваться в разговор, и их напыщенные фразы больше нравятся, чем простая речь французского дворянина.

– Позвольте мне высказать свое мнение, граф, – сказала краснея хозяйка дома. – Я не согласна с вами. Мне кажется, что королевская власть обязана покровительством тому, что не составляет насущной потребности людей, но возвышает и облагораживает их ум, как, например, искусство; и поэтому королю…

– Однако вас можно поздравить, моя дорогая супруга! – возразил насмешливо граф, прерывая ее. – Вы замечательно скоро усвоили себе напыщенность речи. Этого трудно было ожидать после того строгого воспитания, которое вы получили в замке Фуа. Или вы уже заразились новыми идеями? Помыслы замужней женщины не должны переходить за стены дома, где ее муж и дети! Все, что вне этого, вредно для нее. Впрочем, я приму меры, чтобы излишняя бойкость не сделалась опасной для вас…

Приход слуги прервал речь графа, которая была тем неприятнее его жене, что он говорил при людях, которых она видела в первый раз в жизни.

Слуга доложил, что по дороге из Нанта едут всадники с зажженными факелами.

– Неужели это король! – воскликнул Бонниве, подбегая к окну.

Граф, видимо взволнованный, последовал его примеру.

– Да, это несомненно король! – продолжал Бонниве, обращаясь к графу. – Вы видите, вся прислуга в ливреях с королевскими гербами! Золотые лилии так и светятся.

– Madame! – сказал граф, быстро оборачиваясь к своей жене. – Вы больны и можете уйти в свою комнату.

– Вы ошибаетесь, граф, я совершенно здорова.

– Я никогда не ошибаюсь, когда советую вам что-нибудь. Вы должны повиноваться мне.

Он взял ее под руку и повел вдоль залы, уговаривая ее более кротким тоном, нежели можно было ожидать по началу его речи. Графиня плакала.

Глава 2