Крик ворона - Дмитрий Вересов

— Такого точно не видела. Считай, что со мной в музей сходила. Или в кино... Лада прищурилась.

— Что-то ты больно активно просишь. Колись давай.

— Я... ну, в общем, дядя — Человек пожилой, нездоровый. Мне там очень тяжело... Не знаю, как объяснить. Увидишь — сама все поймешь. А я обязана заходить туда каждый день...

— Что значит «обязана»?

Марина замялась, невпопад отхлебнула кофе, закашлялась. Лада выжидательно смотрела на нее.

— Да я... Кроме меня родственников нет. Нужно приходить, уколы делать, готовить, убирать... А по субботам еще и стол готовить, гостей обслуживать. Это у него журфикс называется. Коллекционеры приходят, продавцы, покупатели.

— Ну и пусть себе приходят. Ты-то при чем?

— Понимаешь, он... ну, со странностями, что ли. Еще когда тетя была жива... А теперь совсем того... Везде грабители мерещатся, убийцы. Даже врач из поликлиники, техники жэковские — только в моем присутствии. Приходится подгадывать, с работы отпрашиваться. А уж на журфиксы... Есть такой Панов, профессор искусствоведения, и еще Секретаренко, он произведениями искусства торгует. Дядя обоих знает лет тридцать. Так вот, они к нему людей приводят, больше он никому не доверяет... Только он и им не доверяет, поэтому эти журфиксы без меня не проводят. Я когда зимой в гриппе валялась, так дядя меня по телефону чуть не съел.

— М-да, светлая личность... Послала бы его на хер, и всех делов.

— Дядя все-таки...

— Ага. Единственный, старый, больной и богатый. — Поймав на себе косой, настороженный взгляд Марины, добавила: — Да не тушуйся, подруга, дело-то житейское. «Мой дядя самых честных правил» и далее по тексту. — Настороженный взгляд Марины сменился удивленным. Лада хмыкнула. — Я ведь два курса Воронежского университета закончила, пока романтика в жопе не заиграла... Еще бы прописал тебя дядюшка любезный, прежде чем ласты склеить, так цены бы старому не было.

— Ты что, он скорее удавится! — с неожиданной силой отрезала Марина.

— Угу. Я так понимаю, что тебе исключительно для моральной поддержки понадобилась?

Марина опустила глаза, изучая узор кофейных опивок в пустой чащке.

— Ну ладно, выручу. Все равно на завтра дел никаких.

Остановились перед массивной дверью. Под дубовой фанеровкой безошибочно угадывалось железо. Марина позвонила дважды, выдержала паузу, потом нажала кнопку еще три раза. За дверью трижды прокуковала кукушка.

— Кукушечка, кукушечка, скажи, сколько мне жить осталось, — вполголоса произнесла Лада.

Ждать пришлось довольно долго. Потом послышались шаркающие, какие-то неравномерные шаги, лязг задвижки, сиплое дыхание. В глазке, расположенном в центре двери, мелькнул и исчез свет.

— Кто? — спросил надтреснутый, еле слышный голос. Зачем тогда в глазок смотрел, спрашивается?

— Это я, дядя Родя, Марина.

— Одна?

И опять-таки, неужели не увидел, что не одна?

— С Ладой. С той самой. Я же предупреждала. И опять мелькнул свет в глазке. Дядя Родя определенно разглядывал, что это за Лада такая и соответствует ли она описанию, данному Мариной по телефону.

— Генеральный смотр, — шепнула Лада, красуясь перед глазком.

Упал железный крюк, стукнула щеколда, стрекотнуд один замок, булькнул другой, громыхнул третий, лязгнула цепочка. Смотр, товарищ главком, прошел без происшествий.

Некоторых старость красит, добавляя в облик степенности, благообразия, сглаживая резкие черты и освещая светом мудрости. Ничего подобного во внешности отворившего наконец дверь дяди Роди и в помине не было. Перед Ладой стоял, опираясь на палку, лысый, сморщенный, пятнистый и скукоженный урод со слезящимися гноем глазками.

— Значит, Лада? — прошелестел он, придирчиво ее разглядывая и загородив жалким телом проход в квартиру.

— Да Лада это, дядя Родя, точно Лада, — извиняющимся тоном проговорила Марина, исподволь втираясь между ними.