Дитя любви - Карен Робардс

– Ну и что? Масса родителей, у которых есть дети, разводятся. И он привыкнет.

– Сейчас не время и не место обсуждать это. Во всяком случае, тебя не касается, почему я предпочитаю не разводиться.

– Ты так думаешь, Магдалена? – Ник произнес эти слова очень тихо. Мэгги подняла глаза, и их взгляды встретились. Он напряженно следил за ней, словно стараясь прочесть ее мысли, а его губы, готовые сложиться в горькую усмешку, слегка подергивались.

Ах, Ник, Ник! Как хорошо ей знакомо это выражение, это лицо, такое родное, любимое, дорогое… Сердце ее болезненно сжалось.

– Уходи, – проговорила она сквозь сжатые губы и уже повернулась, чтобы отойти.

– Только с тобой. На этот раз только с тобой. – И он схватил ее за руку выше локтя. Невольно взглянув вниз, она заметила его загар, который выглядел еще темнее на фоне ее белой кожи и крахмальной манжеты его рубашки, черные волоски на запястье, дорогие золотые часы. Сильная, горячая, с чуть грубоватой ладонью рука властно держала ее так, словно он имел все права на это. О, как бы она хотела, чтобы так и было!

– Пожалуйста, отпусти. – Боясь привлечь внимание гостей, Мэгги не пыталась вырвать руку, она даже повернулась к нему, чтобы сделать его жест менее заметным, и слабо улыбнулась.

– Не могу. – И рот его искривила горькая улыбка, которую он пытался сдержать раньше. – Мне кажется, и ты не хочешь этого. Хоть раз скажи правду, Магдалена. Ты действительно хочешь, чтобы я уехал? – Он разжал пальцы, и теперь они почти ласкали ее. В этот момент она вырвала руку.

– Да, – ответила она тихо, но с холодной твердой решимостью. – Ты осложняешь жизнь, а мне этого совсем не надо.

Ник неожиданно рассмеялся.

– Знаешь, а ведь и ты не делаешь мою легче!

– Значит, сделай так, чтобы было лучше для нас обоих, оставь меня в покое.

Но, несмотря на такой ответ, он вновь поймал ее руку и, сплетя ее пальцы со своими, повел к танцплощадке, на ходу похлопав пианиста по плечу.

– Черт возьми, Ник, отпусти! – яростным шепотом проговорила она, когда они достигли площадки и он повернул ее к себе, все еще держа за руку. Оказавшись в гуще танцующих и заметив, что многие уже посматривают в их сторону, она широко улыбнулась, понимая, что улыбка эта не введет в заблуждение Ника: ведь как никто другой он умел читать по ее глазам.

– Не ругайся, Магдалена, – нежно упрекнул он, как только зазвучала новая мелодия. Затем он обнял ее и начал танцевать.

«…Где мы бродили под дождем и где когда-то так смеялись…» – чуть слышно напевал он ей в ухо. И почувствовав, как земля уплывает из-под ног, она положила голову ему на плечо.

Как давно она не слышала эту песню, целых двенадцать лет! Иногда, когда она ехала в автомобиле, мелодия звучала по радио, но она тут же просила выключить приемник, потому что песня рождала в душе невыносимую боль, рождала столько воспоминаний… Прекрасных и в то же время мучительных. От них разрывалось сердце. И он знал это. Знал, черт возьми, и намеренно заказал эту песню, понимая, что она вспомнит то, о чем хотела забыть.

Нику всегда нравилась эта песня, как он говорил, под нее он думал о ней и называл ее «ее песней».

Мелодия обволакивала, унося в прошлое, руки его все крепче прижимали Мэгги к себе, и она, не соображая, что делает, обняла его за шею. Забыв обо всем на свете, она медленно кружилась в его объятиях. Уже было поздно что-либо предпринимать, она боялась, что, сделав попытку освободиться – ас Ником это вряд ли будет возможно, – она лишь больше привлечет к себе внимание.

Все же она попыталась хоть чуть-чуть отстраниться от него, но напрасно – он плотно прижимал ее к себе. Повернув голову, она посмотрела на него испепеляющим взглядом, в ответ он лишь подмигнул ей и блаженно улыбнулся. Никакой совести. Мэгги ничего не оставалось, как продолжать танцевать. Господи, повторяла она, хоть бы Лайл не видел.