Сыновья волка - Барбара Мертц

В этот вечер, когда мы спустились в гостиную, нас встретили приятные музыкальные аккорды. Ада, обожающая Шопена, поспешила вперед с радостным восклицанием. Мы нашли в гостиной за фортепьяно Джулиана. Он улыбкой нас приветствовал, не прерывая игры, пока не закончил балладу. Ему очень шел вечерний костюм. Он оказался высок и довольно худощав, и, когда склонился над рукой Ады, я невольно подумала о том, какую прекрасную пару они представляют. Но подозреваю, что его бледность вызвана недугами, в то время как хрупкая на вид Ада обладает отменным здоровьем. По просьбе Ады он исполнил для нас еще несколько пьес. Его игра великолепна, но немного бледна, меланхолична, меня скоро утомила печаль, и я попросила сыграть Бетховена. Он повиновался, играл прекрасно, но без огня. Когда Уильям объявил, что обед подан, Джулиан предложил нам обеим по руке, и мы отправились в столовую. Мистер Вольфсон уже сидел за столом. Он приветствовал меня и Аду с обычным радушием и свойственным ему шармом, Джулиана – сдержанно, но вполне вежливо. Но не успели мы начать обед, как он предпринял первую атаку.

– Твоя игра улучшилась, – сказал он сыну, – однако последняя пьеса выше твоих возможностей. Никогда больше не берись играть Бетховена.

Все это было сказано как будто очень мягко. Тем не менее, Джулиан вспыхнул так, что даже лоб, на который упала непослушная прядь, покраснел. Мистер Вольфсон продолжал в том же духе. Он редко обращался к Джулиану. Но когда обращался, то в одинаковой манере – спокойно, мягко, слова сами по себе вроде бы обыкновенные, но каждый раз в них содержался укол, завуалированный и тем не менее попадающий точно в цель. Развязка наступила во время десерта. Разговор перешел на лошадей – как обычно бывало в присутствии Ады, – и мистер Вольфсон сообщил, что у него есть новое приобретение.

– Прекрасное создание, у которого по какому-то капризу природы некоторые достоинства отсутствуют, и он не обладает чистокровностью арабских скакунов, но дикий и необузданный, как сама пустыня. Вы должны обещать, Ада, не ездить на нем, пока я не приручу его окончательно к седлу. Харриет и Джулиан, я знаю, не нуждаются в таком предостережении.

И опять – намек на трусость и изнеженность сына. На этот раз у Джулиана дрожали пальцы, когда он брал нож и вилку. Это становилось невыносимым, и я мучительно придумывала какую-нибудь нейтральную реплику, чтобы прервать затянувшееся неловкое молчание. Положение внезапно спасла Ада.

– О, я его видела, – воскликнула она с восторгом, – он просто прелесть! Черный как уголь и с такими чистыми линиями! Но он не опасен, кузен, вчера он взял кусок сахара из моих рук и...

– И у вас все еще все пальцы на месте? – Мистер Вольфсон покачал головой. – Кузина Ада, кузина Ада, я оказал вам плохую услугу, заняв вашего ангела-хранителя в домашнем хозяйстве. Ведь наверняка кузина Харриет не велела вам ходить одной на конюшни?

– Нет, – сказала я, чтобы спасти Аду от неминуемой лжи в мою пользу, – я не говорила ей, кузен. Боюсь, просто не подумала об этом.

– И почему Харриет должна? – воскликнула Ада. – Я и сама могла бы сообразить.

Она выглядела так мило и храбро, щеки ее разрумянились, и обычно спокойный взгляд зажегся огнем. Мистер Вольфсон смотрел на нее, я могу даже сказать – смотрел во все глаза, потом неожиданно расхохотался.

– Это самое бесхитростное оправдание из всех, что мне приходилось слышать, – еле выговорил он, смеясь. – Вы осмотрительны, Ада, не правда ли? И что же так привлекает вас в этих грязных конюшнях?

– Конечно же лошади, – ответила она тотчас же, – а теперь этот вороной. – Он та-а-акой красивый! Вы ведь позволите мне ездить на нем, кузен, когда его приручат?