Продажные твари - Полина Дашкова (2000)

Даже если представить, что ему повезет, удастся каким-то образом прорваться сквозь чеченскую слежку, выйти на нужного человека, дать ему полную информацию о крупной чеченской базе в горах и об Аслане Ахмеджанове, он все равно рискует головой. Такую информацию наверняка захотят проверить. Ведь послать в горы, на территорию дружественного государства отряд спецназа, вести там настоящие боевые действия – это не шутки. Те, кто заинтересован в аресте Ахмеджанова, обязаны действовать наверняка.

А какие он может представить доказательства? Клок волос из бороды бандита? Или любительскую фотографию на фоне гор? «Давай, Аслан, я тебя сфотографирую на память?»

Как бы мало времени ни ушло на проверку, его в любом случае хватит, чтобы Ахмеджанов исчез, а доктора пристрелили. О том, как поставлена служба информации в городе и в горах, доктор знал очень хорошо.

Оставить все как есть, дать Ахмеджанову окрепнуть, встать на ноги Вадим не мог. Прикончить бандита по-тихому, каким-нибудь медицинским способом тоже не мог. Рука не поднималась. Слишком долго и трудно он спасал этого человека. Да и потом, это равносильно самоубийству: вычислили бы тут же, без вскрытия и судебно-медицинской экспертизы.

Иногда ему хотелось хоть с кем-нибудь поделиться всеми этими навалившимися вопросами. Но рядом не было ни души.

Жена ушла от Вадима десять лет назад к заезжему москвичу-курортнику. Сыну тогда исполнилось пятнадцать. До окончания школы мальчик жил с отцом, к матери в Москву приезжал на каникулы, а после десятого класса переехал совсем – поступил на биофак Московского университета, на втором курсе женился на канадке украинского происхождения, теперь жил в Квебеке. Письма от него Вадим получал все реже.

Иногда появлялись женщины, но надолго почему-то не задерживались. Он считал, дело в его дурном замкнутом характере, но на самом деле просто не нашлось еще такой женщины, которую ему хотелось бы удержать.

В гостиной над камином висела большая репродукция известной картины Пабло Пикассо «Девочка на шаре». Он любил смотреть на хрупкую удлиненную фигурку, балансирующую на большом цирковом шаре на фоне накачанного тяжеловеса. Постепенно нарисованная девочка стала полноправной обитательницей его дома, иногда он ловил себя на том, что мысленно беседует с ней. А однажды даже признался себе, что из всех женщин, которых когда-либо знал, по-настоящему хочет только одну. Но ее не существует. Она просто нарисована великим художником. В жизни не бывает таких линий, такой хрупкости и нежности. Свою танцовщицу-циркачку Пикассо, вероятно, просто выдумал, намечтал себе, увидел во сне.

Вадиму она тоже снилась иногда – но и во сне она оставалась нарисованной…

Как в высококлассном хирурге в нем нуждались многие. Для большинства женщин мог бы составить завидную партию как очень состоятельный сорокапятилетний холостяк. Но ни благодарные больные, ни жаждущие выгодного брака дамы и девицы не могли скрасить его одиночество. Имелось, правда, одно существо, к которому Вадим успел привязаться в последнее время. Это был живой человек, не нарисованный, но немой и слабоумный.

Полы в горном госпитале мыл странный больной старик по имени Иван. Сначала Вадим обратил внимание на русское имя. Потом заметил, что Иван выглядит, вероятно, значительно старше своих лет. А потом понял: слабоумие и немота – не врожденные. Под прозрачным седым пухом на голове просматривались страшные, глубокие шрамы, зажившие без всякой медицинской помощи. Слабоумие являлось следствием тяжелой черепно-мозговой травмы.

Иван не говорил, только мычал. Но доктору показалось, что он все слышит и понимает. Вадим примерно представлял себе, каким образом мог попасть этот молодой старик в горное село. У чеченцев и абхазцев еще лет пятнадцать назад появилась своеобразная мода на русских рабов.