Снова любить… - Сара Оклер (2018)

– А кто прихорашивается? – удивляется Фрэнки. – Я же просто… Ой, Анна, отстань!

На самом деле она прихорашивается всегда – не важно, собирается ли обсуждать предстоящую поездку, смотреть фильм, идти в магазин за продуктами или выносить мусор (последнее, кстати, случается крайне редко). И даже если Земля вдруг сойдет с орбиты из-за искривления в пространственно-временном континууме, Северная Америка со скоростью света помчится на Европу, а в воздухе будут носиться дико воющие собаки и пластиковые розовые фламинго с газонов, Фрэнки непременно скажет что-то вроде: «Погоди-ка, Анна, у меня там ничего в зубах не застряло?»

Она всегда была милой, с самого детства, когда мамы наряжали нас в одинаковые сарафанчики пастельной расцветки и джинсы на резинке. Она была очаровательной, немного неловкой и даже стеснительной.

В прошлом году, как только шок от смерти Мэтта прошел и Фрэнки перестала звать его, стоя перед закрытой дверью спальни, она завернулась в кокон, словно маленькая гусеница, погрузилась в пучину одиночества и неуверенности. Она избегала любых серьезных тем в разговоре со своими и моими родителями, не откровенничала даже со мной. Иногда казалось, что в тот день умерло сразу два моих лучших друга, и оба – от разбитого сердца. А прошлой осенью с началом учебного года метаморфоза завершилась, и из кокона появилась бабочка. Новая, незнакомая мне Фрэнки больше не плакала, интересовалась парнями, предпочитала яркий макияж и втайне от родителей, высунувшись из окна спальни, курила Marlboro Lights.

Теперь, куда бы мы не отправились, она притягивает к себе все взгляды, как самая настоящая черная дыра, и это полностью доказывает мою Пятую теорему о взаимосвязи квантовой физики с красивыми девочками.

– Анна, так ты попробуешь помаду? – снова уточняет Фрэнки.

– Нет. Слишком темная.

– Ну, как хочешь, Каспер.

Она припудривает поджатые губы через салфетку.

Новая Фрэнки. Идеальный макияж, сияющие тени, французский маникюр, блестящие волосы модного рыжего оттенка с подкрученными кончиками, и красными прядями. А вот слова «Анна» и «блеск» просто несовместимы. Мои кудри без геля смотрятся отвратительно и похожи на солому. Последний раз я наводила красоту и собиралась дольше двадцати минут разве что на свидания с Мэттом. Мой уход за собой ограничивается гигиеной и увлажняющим кремом. А вся косметика с сияющими розовыми блестками похоронена в нижнем ящике шкафчика в ванной.

– Тебе ведь раньше все это нравилось, – замечает Фрэнки, перебирая помады в поисках более светлого оттенка. – Попробуй этот, он называется «Безумие в лунном свете». Тут какие-то кристаллики вроде бы.

В ответ я пожимаю плечами и снова утыкаюсь в журнал, разглядывая логотип Helicopter Pilot – человека, играющего на воображаемой гитаре. В конце концов, Фрэнки забывает обо мне, полностью переключившись на тени для век и увлеченно смешивая два оттенка ватной палочкой на тыльной стороне ладони. Я не виню ее. Ведь подруга ничего не знает о моих чувствах к Мэтту, о тайне, которую храню, и о призраках, которые преследуют меня до сих пор.

Не волнуйся. Это наш секрет.

– Тебе нравится цвет? – Фрэнки в шутку строит мне глазки.

Что-то в ее улыбке напоминает о Мэтте, и я поспешно отвожу взгляд, стараясь отогнать нахлынувшие воспоминания. С того дня прошло уже больше года. Я понимаю, что давно пора перестать горевать, но успокоиться никак не могу. Просыпаясь по утрам, я в первые минуты будто забываю о произошедшем, но стоит только открыть глаза, и горе наваливается огромной лавиной, бьет больно, словно град из тысячи камней. Тело наливается свинцом, а на сердце давит чудовищная тяжесть.

Я не решаюсь рассказать об этом Фрэнки. В конце концов, Мэтт был ее родным братом, а не просто лучшим другом, который не просто друг. Я никогда о нем не говорю. Просто сглатываю ком в горле, киваю и улыбаюсь. Иду вперед шаг за шагом. У меня все хорошо, спасибо за не-внимание.