Книга не о любви - Карен Дуве (2004)

— А какую роль деньги играют в твоей семье? — спросил терапевт. Я пожала плечами.

Каждый раз, когда я говорила ему о своей семье, у меня было подозрение, что я постоянно вру или безбожно преувеличиваю, может быть, для того чтобы подчеркнуть свою собственную важность. Все было так, как я ему рассказывала, но все равно не совсем так. К тому же я воспринимала всё не так ужасно, как это могло показаться человеку постороннему, для меня это было нормой. Если кого и интересуют деньги, так это моего терапевта. Как только медицинская касса работников технических профессий согласилась оплатить оказанные им услуги, он повысил почасовую оплату на двадцать марок. И на полном серьезе утверждал, что для меня будет лучше, если я буду оплачивать сама, по крайней мере часть расходов.

— Фиг, — сказала я, — если это кому и лучше, то только тебе.

Он опять заговорил о моих проблемах с деньгами. В конце посмотрел на меня и без всяких шуток сказал:

— А ты знаешь, что очень мне нравишься? Я считаю, что ты достойна любви.

— Это твоя работа. Бедная касса технических работников и я платим тебе по сто двадцать марок в час.

Это же правда.

— Ты со своими чертовыми закидонами насчет денег! Ты же мне веришь? Или думаешь, что я вру?

— Брось ты, — сказала я примирительно, — так устроен мир. Продавщицы в бутике говорят: «Вам идет это платье»; проститутки говорят: «Какой ты сильный!», а психотерапевты: «Ты достоин любви». И не очень понятно, о чем все они на самом деле думают. Неужели хоть раз ты сказал своему пациенту, что терпеть его не можешь, что он занудный дурак и что тебе даже думать противно о необходимости провести с ним целый час?

Тут мой терапевт начал уверять, что скучных людей вообще не бывает, — так родители доказывают, что любят всех своих детей одинаково, — поэтому у меня появилось подозрение, что за всю свою жизнь он ни разу не столкнулся с интересным человеком или же просто ужасно неразборчив. Честно говоря, за это я немного презирала своего терапевта, хотя он высказывал мнение, что презрение есть форма защиты от страха перед неприятием. Кроме денег мы спорили еще и о том, что я говорю о нем как о враче, занимающимся психами. Ему казалось, что это его унижает, но для меня слово «психотерапевт» было еще противнее.

Если уж я не принимала его дружбы, то должна была, по крайней мере, что-то чувствовать. Ему было недостаточно, если я говорила, что меня что-то тревожит. Мой психоврач хотел видеть, как я рыдаю. Пыталась ему объяснить, что моя проблема совсем не в том, что я мало чувствую, просто почему-то я постоянно должна чувствовать то, что чувствуют другие. Но этого он не понял.

«Кто не чувствует боли, тот не может быть счастлив». Звучит логично. Но только в том случае, если в принципе существуют перспективы счастья. Но об этом он, как мне кажется, не думал. В результате я стала хуже притворяться. Если раньше я бы и глазом не моргнула, то теперь при любой мелочи в горле возникал спазм, а голос начинал предательски дрожать. Вот так помощь! Как будто он меня, безоружную, послал в тыл к вооруженным до зубов кровопийцам.

После десятого занятия мой терапевт в качестве приветствия и на прощание начал хватать меня за руки. Отвратительно, но пару раз я вытерпела и не треснула его по башке. Вообще-то он обнимал всех своих пациентов. Когда я выходила и входил следующий, то они бросались друг другу на грудь, обнимались и хлопали друг друга по плечу до бесконечности. Потом я спросила, нельзя ли без приветствий, а он ответил, что уже давно заметил, что мне это не в кайф, и оставил меня в покое. Но я чувствовала, что он ждет, когда в один прекрасный день я сама его обниму. Дело совсем не в объятиях, а в том, что я должна этого захотеть. По какой-то причине для него это было важно. Мне не нужно было его разочаровывать. Поэтому иногда делала вид, что хочу. Стоило мне его обнять, и у него тут же поднималось настроение.