Ревность - Селия Фремлин (2008)

Глава I

Кто бы мог подумать, что сны бывают такими яркими и живыми. Розамунда исступленно толкает, колотит руками, но, как и положено во сне, не встречает сопротивления. Слепая ярость захлестывает ее. Мир, кажется, сошел с ума: бешено свистит ветер, звезды вихрем мчатся по черному небу, падают с тяжким гулом пугающе близкие волны. И в самом центре грозной круговерти — ненавистное лицо Линди, стремительно летящее в темноту. Всегда такое красивое, сейчас оно искажено страхом и отвратительно. Наконец-то! Розамунда из сна ликует…

Она и проснулась, ликуя, с чувством жестокого, безжалостного восторга. «Я победила! Победила!» — вскрикнула она; впрочем, какое там вскрикнула: еле просипела, превозмогая боль в воспаленном горле. Грохот бушующих волн сжался до тупого постукивания в висках; опаленная звездами тьма обернулась изменчивыми отсветами уличного фонаря на стенах спальни. Пока она спала, наступил вечер.

Ах да, у меня грипп, вспомнила Розамунда. Чего удивляться таким странным снам. Этот шум в голове… Хоть бы на минуту прекратился. Она попыталась сесть… вспомнить… Приподнялась, и сознание отметило, что в постели-то она в постели, но не по-настоящему — просто лежит поверх стеганого одеяла, одетая и продрогшая до костей. Должно быть, свалилась в изнеможении, как управилась с утренними делами, — или это было уже днем?

Интересно, есть ли температура? Оцепенело поразмышляв на эту тему, Розамунда сделала над собой усилие и включила лампу на ночном столике. Яркий свет заставил зажмуриться, но сновидения не прогнал. Даже когда она села в кровати, дикий триумф победы продолжал сотрясать тело, пульсировать в мозгу. Ее снова накрыл горячий вал злого торжества, с которым она наблюдала, как Линди уносит навстречу погибели — красивую, обаятельную, безмятежную. Уносит навсегда.

Вот оно — счастье! Полное, совершенное вознаграждение, неоспоримое и мощное, точно ветер из сна, с воем разметавший волосы…

В следующий миг Розамунда опять едва не провалилась в сон, однако заставила себя открыть глаза и вернуться в реальность, очерченную кругом яркого света. Вынула из футляра градусник, сунула в рот.

Какая температура была у нее днем? Ни малейшего понятия — она даже не помнит, мерила ли ее. Наверное, мерила, иначе градусник не лежал бы тут, под рукой.

Что за тоска, внезапно подумала она, валяться в полном одиночестве и каждые четыре часа мерить себе температуру! Розамунда откинулась на подушки — все равно надо подождать положенные две минуты — и на правах болящей стала себя жалеть. Год назад — даже полгода — все было бы иначе. Год назад Джефри места не находил бы от беспокойства, жалел ее, хлопотал. Еще утром заметил бы, что она нездорова, и забегал, затеял бы восхитительную суету: притащил завтрак в постель, в обеденный перерыв примчался проведать — как она, а вечером приготовил бы что-нибудь вкусненькое и лампу возле кровати накрыл своим старым красным шарфом, чтобы не мешал свет. Именно так все и происходило, когда она болела в прошлый раз. Розамунда помнит, как лежала окутанная розовым светом, с приятным ощущением собственной значимости, точно королева на троне.

Она сморгнула медленные, тяжелые слезы. Голова заныла еще сильнее. Ах, до чего же не хватает Джефри! Нет, не нынешнего Джефри — вежливого, исполнительного, прячущего глаза, а того, прежнего, каким она его знала долгие годы, каким он был до тех пор, пока в соседнем доме не поселилась Линди.

Половина десятого, а его все нет… Бесчувственный! В качестве маленького удовольствия Розамунда позволила себе быть неблагоразумной. Поскольку, конечно, неблагоразумно — ждать, что Джефри примчится, бросив все дела, когда он и не знает о ее болезни.