Мое сокровище - Тереза Ромейн (2017)

– Я, конечно, попытаюсь оказать сопротивление… ради собственной репутации, – продолжал Джилс. – У меня нет ни богатства, ни титула, и мне нечего терять, кроме доброго имени. Но вы ведь знаете, как это происходит в Англии – аристократам позволено все, чего они захотят. В общем, если вы проникнете в мою спальню, чтобы соблазнить меня, я для вида, конечно, посопротивляюсь, но в конечном счете с моей стороны было бы непочтительно отвергать вашу высочайшую милость.

– А вы не столь уж и вульгарны… – с улыбкой заметила Одрина.

Джилс подался к ней, нависая над столом.

– Вам не следует говорить об этом слишком громко, миледи. Ведь если кто-то узнает, какой я замечательный человек, то я просто задохнусь, восхищаясь самим собой.

– Я сохраню ваш секрет, – прошептала Одрина. – И обещаю даже не намекать на него чем-либо похожим на восхищение с моей стороны.

Одарив ее той самой улыбкой, при которой образовывалась ямочка на щеке, Джилс вновь сосредоточился на позолоченной шкатулке. Конечно, все это было лишь шуткой. Однако его слова… Ах, у нее от них даже возникло покалывание в пальцах. Но ведь ясно же, что ни один по-настоящему светский мужчина никогда не позволил бы себе подобных шуток. И вообще, все происходящее сейчас казалось чем-то запредельно далеким – как те звезды, которые она разглядывала в отцовский телескоп, когда была совсем меленькой. Но отец, узнав об этом, строго-настрого запретил ей прикасаться к его вещам и пригрозил слугам, что уволит всякого, кто допустит ее к нему в кабинет.

Ну, а сейчас ей следовало во всем подчиняться отцу и ни в коем случае не появляться на свадьбе сестры, чтобы не напоминать обществу о своем нежелательном существовании. И только помолвка сделает ее более или менее приемлемой.

Однако Джилс воспринимал ее совершенно иначе, хотя и видел… в ужасном состоянии. И если так, – то, может быть, именно он способен понять ее?..

Откинувшись на спинку стула, Одрина с улыбкой проговорила:

– Знаете, я решила, что не буду пририсовывать вам усы, пока вы спите.

Джилс поднял на нее глаза.

– Что ж, замечательно. Ведь с чернильными усами я выглядел бы не слишком импозантно. – Едва заметно нахмурившись, он опять стал исследовать шкатулку.

– Однако, – продолжала Одрина, – мне хотелось бы посмотреть в телескоп Софи. – Она желала увидеть что-то новое, причем – с таким человеком, который считал бы ее хоть на что-то годной (и не важно – на что именно).

– Великолепно!.. Очень логичный переход. Надеюсь, вы сами обратитесь к Софи.

– Да, разумеется… Скажите, а вы будете смотреть вместе со мной на звезды?

Джилс попробовал сдвинуть еще одну панельку.

– Звезды меня никогда особенно не привлекали. На земле и без того очень много интересного.

Одрина промолчала, а Джилс через несколько секунд вновь заговорил:

– Но я, возможно, не прав. Мне уже двадцать семь лет… Вероятно, настало время… немного поменять свои пристрастия.

– А мне двадцать четыре, – заявила Одрина. – Так что у меня есть еще три года, прежде чем мне придется менять свою натуру.

– Пусть это коснется лишь вашего отношения к телескопам, – заметил Джилс. – Менять свои личностные качества, принцесса, у вас нет никакой необходимости.

Глава 8. В которой две дюжины голов обретают праздничный вид

После двадцати минут, проведенных на грандиозной лестнице в холле Касл-Парра – они там украшали перила и стойки хвойными ветвями, – Эстелла наконец поняла, что означало выражение лица лорда Дадли. Каждой своей черточкой, каждой морщинкой он словно говорил: «Я ужасно устал, но признаться в этом не могу, поскольку это была моя идея».

Приняв из рук виконта длинную гирлянду из можжевельника, Эстелла кое-как, без особого старания, обмотала ее вокруг последней балюстрадной стойки, после чего подула на ладони – казалось, ее руки пахнут джином. Или же так пахло от теплой хвойной смолы?