Я не боюсь летать - Эрика Джонг (2017)

– Айседора!

– Иду-иду!

Я вышла из чулана и предстала перед Пьером.

– Извинись перед Ранди! – потребовал он.

– За что?

– За все те отвратительные гадости, что ты наговорила про меня! – завопила Ранди. – Извиняйся!

– Я только сказала, что ты отрицаешь собственные корни, а я не хочу быть похожей на тебя. За это что – нужно извиняться?

– Извиняйся! – завопила она.

– За что?

– С каких пор тебе стало не по херу, что ты еврейка? С каких пор ты набралась такой святости?

– Не набиралась я никакой святости, – заявила я.

– Тогда зачем устраиваешь по этому поводу такой шум? – сказал Пьер, переходя на свой мягчайший средне-восточно-французский акцент.

– Я не выступала в этот священный крестовый поход для умножения числа верующих – это сделала ты. Я не пытаюсь обратить тебя в какую-либо веру. Я просто пытаюсь вести тот образ жизни, который меня устраивает, если только мне удастся нащупать его в блядской неразберихе.

– Но, Айседора, – примирительным тоном сказал Пьер, – об этом-то и речь… мы пытаемся тебе помочь.

4

У черного леса

Малолетние дети неизменно уничтожались, поскольку по причине своего возраста не могли работать… Очень часто женщины прятали детей под одеждой, но, конечно, когда их находили, то посылали детей на уничтожение. От нас требовалось проводить эти акции по уничтожению втайне, но неприятный, тошнотворный запах от непрерывного сжигания тел пропитал территорию, и все люди, живущие поблизости, знали, что в Освенциме проводятся акции.

Письменные показания оберштурмфюрера СС Рудольфа Гесса, 5 апреля 1946 года, Нюрнберг

ПОЕЗД 8.29 НА ФРАНКФУРТ

Европа – пыльный бархат,

вагоны первого класса

с первоклассной пылью.

А проводник

похож на розового

марципанового поросенка,

вон он гусиным шажком

идет по коридору.

FRÄULEIN!

Он произносит это с четырьмя умляутами,

и его красный, лакированной кожи

ремень через плечо щелкает,

как резинка рогатки.

А фуражка тянется все выше и выше,

как папская корона,

упирающаяся в небеса, чтобы заявить

об абсолютном авторитете,

божественном праве

проводников Bundesbahn’а[66].

FRÄULEIN!

E pericoloso sporgersi[67].

Nicht hinauslehnen[68].

Il est dangereux…[69] —

повторяют колеса.

Но я не так глуха.

Я знаю, где кончаются пути,

и поезд продолжает катиться

в тишину.

Я знаю, станция

никак не обозначена.

Волосы у меня арийские —

не придерешься.

Мое имя – эрика[70].

Мой паспорт – глаза

синее баварских небес.

Но он видит

звезду Давида

в моем пупке.

Стук. Скрежет.

Я ношу ее

для последнего стриптиза.

FRÄULEIN!

Кто-то толкает меня, и я просыпаюсь.

Моя трусливая рука

чуть ли не салютует

этому сверкающему

карлику в форме.

Schönes Wetter heute[71],

говорит он,

кивая

в сторону неясно видимых ферм

за окном.

Он с хрустом

компостирует мой билет, потом

его заплывшее лицо улыбается

в солнечном свете, который вдруг

проливается, нежен,

как куриный бульон.