Месть женщины - Наталья Калинина (1995)

— И вы ощутили вместе с болью, что все еще любите эту женщину и готовы простить ей все. Однако вы, американцы, как я уже заметил, под словом «любовь» подразумеваете нечто иное, чем мы, европейцы, а тем более славяне. Могу вам сказать, молодой человек, что вы очень скоро расстанетесь с мисс Осборн и забудете ее, как забыли всех своих прежних женщин, но мою дочь вы не забудете никогда. Никогда. И это говорю вам я, Анджей Ковальски, Казанова с коммунистическим прошлым, многоженец и сексуальный маньяк.

Мотор не завелся — дряхлый «форд» годился разве что на металлолом, и Маша, надвинув на лоб капюшон и засунув руки глубоко в карманы пальто, не спеша брела по пустынной в этот поздний час Пятьдесят девятой улице.

Бродить по ночному Нью-Йорку считалось очень опасным занятием, о чем предупреждали в газетах, по радио, с экрана телевизоров. Каждую ночь в этом гигантском, похожем на огромный скалистый остров городе совершалось несколько зверских убийств и изнасилований, жертвами которых чаще всего оказывались припозднившиеся пешеходы. Маша ускорила шаги, заметив компанию подростков на углу. Один из них, отделившись от остальных, направился было в ее сторону, но, услышав вой сирены полицейского автомобиля, быстро ретировался в ближайшую подворотню. Его дружки последовали за ним.

Полицейский «мерседес» затормозил на обочине.

— Мисс, вам не кажется, что вы привлекаете к себе слишком много внимания? — спросил молодой сержант, приоткрыв на дюйм окно. — Не похоже, чтобы это входило в ваши планы.

— У меня сломался драндулет. Я возвращаюсь домой с работы, — сказала Маша, стараясь не замедлять шага.

Полицейская машина медленно ехала вдоль обочины.

— Мы могли бы вас подвезти, если нам, конечно, по пути. Надеюсь, вы не против нашей компании?

— Я живу неподалеку от Музея современного искусства, — сказала Маша и остановилась.

— Что ж, садитесь, — сержант перегнулся через спинку сиденья и распахнул заднюю дверцу. — Хоть это и противоречит нашему уставу. Однако, думаю, лучше нарушить устав, чем увидеть ваше тело в городском морге.

Маша с благодарностью села на заднее сиденье, и сержант лихо рванул с места.

— Вот и хорошо, мисс, — услышала она рядом с собой хриплый надтреснутый голос. — Вы оказались очень разумной особой и нам, надеюсь, даже не придется надевать на вас наручники.

Она почувствовала, как ее запястье сжала сильная рука, и в недоумении повернула голову. Лицо человека, сидевшего рядом, было скрыто большой черной маской, в прорези которой поблескивали глаза.

— Вы шутите! Я… — Она почувствовала, как похолодело в низу живота, но, не желая поверить в худшее, попыталась улыбнуться, — я еще никогда не видела таких странных полицейских. Видимо, у вас в Нью-Йорке.

— Очень жаль, мисс, что вы оказались столь доверчивы, — сказал человек в маске и быстро накинул ей на голову мешок из плотной темной материи, который стянул шнурком на шее. — Это на всякий случай. Он из натурального хлопка, а потому вам будет чем дышать. Но кричать я вам все-таки не советую. О’кей, Джим, прибавь-ка газу. И не вздумай ехать на красный свет — у здешних легавых на каждом перекрестке глаза и уши. Советую вам вздремнуть, мисс. Кто знает, что ждет вас впереди.

Маша выглянула в окно и увидела ослепительно блестевший на солнце снег и высокие ели. «Мороз и солнце — день чудесный…» — невольно пришли на память пушкинские строки. Она вздохнула, еще не отдавая себе отчета почему. И вдруг все вспомнила.