Прости… - Януш Вишневский (2016)

– Говорят, на вас два трупа. Если здесь говорят, значит, правда. То есть вы поставили точку на их жизни прежде, чем их жизнь была готова закончиться. Должно быть, странно это им показалось. Смерть, уход из жизни в наше время – серьезная проблема. Нам всем кажется, что мы всё держим под контролем, чем надо управляем, что надо направляем. А тут пиф-паф – и нет нас. Вот вы сделали им пиф-паф, а они все равно, по-любому умерли бы. Люди, как правило, не могут смириться со своей смертью, вот и вступают в сделку с ней. В надежде, что проживут еще пару лет на земле, они отказываются от многих жизненных удовольствий. Заключить-то сделку можно, но смерть все равно обманет. Ее невозможно вписать в календарь. Чаще всего она приходит в самый неподходящий момент. Например, еду на почту за важным заказным письмом и умираю по дороге в машине. Или так: жду прихода гостей, с минуты на минуту должны прийти, иду открыть им дверь и умираю на лестнице, а то и того хуже – сидя на унитазе в туалете. С этим надо как-то примириться. Но возможно ли? Помню, ребенком еще был, и мне случалось перед сном представлять свою смерть. Особенно тогда, когда я чувствовал обиду, несправедливость со стороны родителей или братьев и сестер. Тогда я представлял, что утром они обнаружат мой хладный труп, и им будет жалко меня, и будут они плакать, и будет им стыдно, что так обидели меня. И будет их грызть совесть и никогда не оставит чувство вины передо мной. Правда, того, что я, уже будучи трупом, ничего этого не узнаю, я еще не понимал. Просто я хотел наказать их своей смертью. Вот что было для меня самым важным. Это очень близко к ходу мысли взрослых самоубийц, потому что самоубийство – это не что иное, как крайне нелогичный акт мести или своего рода шантаж. Теперь, когда меня больше нет в живых, меня наконец полюбят и увидят, что это я был прав, что все вышло по-моему. Хотя, будучи покойником, я об этом не узнаю. Я уже давно расстался с этими мыслями. Сегодня, когда я думаю о смерти, я чувствую прежде всего безмерную печаль. Всё спокойно продолжит свой путь, а я больше не буду иметь к этому никакого отношения. И это для меня самое печальное в смерти. Я вам вот что скажу: как человек верующий, я желал бы, чтобы после смерти существовала лишь абсолютная пустота, чтобы я переместился в состояние абсолютного бессознательного. Ведь это гораздо лучше, чем потусторонний мир, в котором я толкусь в качестве какого-то духа, осознающего свою смерть. Мне вовсе не хочется знать, что я умер. Я хочу, чтобы это небытие, эта пустота, куда я перенесусь, гарантировала мне незнание смерти. Кроме того, я считаю, что нет такого неба, на котором было бы лучше, чем здесь, на земле. И я говорю это вам как католик. С другой стороны, смерть такое для нас загадочное явление потому, что мы мы нигде – ни в раю, ни в аду – не можем представить себе пустоты и бесконечности. Помню, как перед операцией мне дали наркоз. Я не просто лишился чувств, я потерял сознание. Вот и смерть должна быть примерно такая же. Смерть – это прежде всего конец сознания, конец самого ценного в жизни. Всего этого безграничного космоса в нашей голове. Воспоминания, картины, желания, чувства, мысли, счастье, ну и несчастье тоже. Никто не в состоянии передать это, даже если он напишет сто томов своих воспоминаний. Мир в нашей голове – вот это и есть наша жизнь. Поэтому я вполне могу себе представить, что человек, который не может даже пошевелиться, сильно привязан к жизни и видит в ней, несмотря на свое печальное положение, глубокий смысл. Человек живет не потому, что бьется его сердце. Человек живет только тогда, когда осознает свое существование. Вам наверняка известны случаи, когда человека из комы или из клинической смерти возвращали к жизни. Эти люди рассказывают о том приятном, милом ощущении перед последней чертой, которую они каким-то чудесным образом не переступили. В их сообщениях появляется воспоминание всей жизни, сведенное в один короткий фильм о радости, счастье и любви. Это сознание, как мне кажется, показало им этот последний фильм в их жизни. Так что смерть не является – буду ироничным – таким уж великим героическим актом. Все как-то худо-бедно справляются с ней. Даже трусы из трусов. Во всяком случае, никто пока не вернулся, чтобы пожаловаться, что было трудно. Когда я буду умирать, мне жальче всего будет, что кончается МОЙ мир. Может, это слишком нарцистично, но так, полагаю, у каждого. Это должно быть связано с любовью к самому себе. А эту любовь мы ведь с самого начала жизни в себе пестуем. Ничего плохого в этом не вижу. Без такой любви мы не испытывали бы сочувствия к другим. Потому что если мы любим себя, то, надо полагать, и другие тоже любят себя, и это надо уважать. А на этом уважении как раз и основано сочувствие, способность сопереживать. Я боюсь смерти. Это нормально. Тот, кто не боится смерти, мало ценит свою жизнь, а уж тем более не станет ценить жизнь других. С вами произошло нечто ужасное именно тогда, когда вы на мгновение забыли о страхе смерти. Такое случается в основном с теми, кого очень серьезно, можно сказать, смертельно ранили. Когда человеку уже нечего терять. А те, кому больше нечего терять, – самые опасные, потому что перестают ценить свою жизнь…