Вторая любовь - Джудит Гулд (1999)

— Дорогая! — Венеция с тревогой взглянула на хирурга, потом на Дороти-Энн. — Милая, у тебя очень много причин продолжать жить. Во-первых, у тебя дети…

Но Дороти-Энн не слушала ее. Она отвернулась к окну и мрачно смотрела в никуда, мимо дурацких серебряных шаров, плюшевых мишек и цветочных композиций, вполне уместных на похоронах какого-нибудь мафиозного дона, смотрела сквозь стекло на кирпичную стену перед ним.

Венеция замолчала и снова взглянула на доктора Чолфина.

Тот кивнул и заговорил:

— Есть и хорошие новости, миссис Кентвелл. Если ваше состояние не ухудшится, то завтра мы вынем катетер и через несколько дней вас выпишем.

— Спасибо, — равнодушно ответила Дороти-Энн.

Не поворачиваясь к ним, она подумала, дрогнув под ударами судьбы: «Неужели я должна потерять все, что мне дорого? Неужели это приготовила для меня жизнь?»

— Миссис Кентвелл! — окликнул ее врач.

Дороти-Энн глубоко вздохнула.

Голос Берта Чолфина звучал мягко:

— Видите ли, это еще не конец света.

Но Дороти-Энн было лучше знать.

«Возможно, но только не для меня».

— Оо-ох! Что за дьявол вселился в эту троицу? — в отчаянии вопрошала няня Флорри со своим тягучим акцентом уроженки шотландских гор.

В мягкой шляпе, укутанная в плащ и обутая в добротные ботинки, няня изо всех сил старалась выдворить три маленьких упрямых тельца, упирающихся изо всех сил, из больничной палаты. Это занимало все ее внимание.

Зак предусмотрительно завопил, как только крепкие шотландские руки взялись за него:

— Мамочка! Мы ведь только что пришли! Почему мы уже должны уходить?

Лиз, очень рано научившаяся чувствовать перемены в настроении, сколь бы незначительными они ни были, нагнула голову к плечу, уголки губ поползли вниз в гримаске.

— Мама, это все очень, очень непонятно. Я хочу сказать, ты что-то нам не говоришь. Что-то плохое. Верно?

И Фред, характерным движением тряхнув головой, чтобы отбросить с глаз волосы, разделенные по середине пробором, тоже взглянул на мать сквозь ресницы. Все его помрачневшее тонкое, как у модели, совершенное лицо с черными бровями выражало подозрение.

— Это плохие новости, так? — негромко спросил он. — О папе?

У Дороти-Энн заболело сердце, когда она услышала страх в этих юных, чистых голосах. Очевидно, тревога передалась им от нее, стала прямым следствием ее равнодушного оцепенения, распространившегося и на них.

«Они смотрят на меня, пытаясь обрести силу и поддержку. Они сейчас нуждаются во мне, как никогда не нуждались раньше».

Но дело было в том, что она не могла им помочь сейчас. Только не в этот раз. Слишком много несчастий произошло слишком быстро, гора оказалась чересчур высокой. Все ее эмоциональные силы кончились, ее вычерпали до дна, все ее резервы использовали.

«Я нужна им. Но как мне помочь детям, если я не могу помочь самой себе?»

— Нет, мои дорогие, — удалось ей произнести напряженным шепотом. — Это не о вашем отце. О нем по-прежнему никаких известий.

— Тогда что же не так, мам? — настаивал Фред.

— Т-ты нас больше не любишь? — пробормотал, заикаясь, готовый расплакаться Зак.

Дороти-Энн почувствовала, как все сжимается у нее внутри. «О, Господи. Что же я за мать? Как я могу подвести их в такое время?»

— Милый ты мой. — Дороти-Энн протянула слабую руку. — Иди сюда, к мамочке.

Но Зак не бросился в ее объятия. Он остался стоять на месте, упрямо уперевшись между двумя защищающими его старшими детьми. И как торжественно, как необычно непокорны они были, эти всегда такие живые дети, наполненные Высокооктановой энергией!

— Лапочка? — Дороти-Энн не опускала руки. Наконец, когда стало ясно, что ее младший сын решил бросить ей вызов, она слабо уронила руку на одеяло.