Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин (2010)

Господи боже. Все-таки журналист должен уметь задавать людям прямые, острые и трудные вопросы. Я вспомнила слова мудрого главреда «Геральда»: «Единственный глупый вопрос — тот, который хочешь задать, но так и не решаешься». Правда, он имел в виду пресс-конференции политиков, а не беседы с потенциальными возлюбленными, но, кажется, это универсальная истина, подходящая к любой ситуации. И все же я не могла взять и спросить Дэвида вот так запросто, почему он мне не ответил. Вместо этого я ляпнула первое, что пришло на ум.

— Знаешь, я… не то имела в виду, — услышала я себя словно со стороны.

— В каком смысле? — Он озадаченно улыбнулся.

— Я не имела в виду… ну, понимаешь… те фразы, где… я не хотела сказать, что…

Он слегка усмехнулся — и промолчал. Господи, ну почему, чем старше — и вроде бы мудрее — становишься, тем труднее тебе даются все эти романтические ритуалы?

Я запаниковала. И тут сработал защитный механизм, который, как и все мои прочие психологические механизмы, действует совершенно по-дурацки. Я взглянула на свой мобильник и притворилась, что мне звонит босс.

— Черт! Это главред! — Тут я сообразила, что телефон молчит и не вибрирует, поэтому предложила гладкое, правдоподобное и совершенно ненужное объяснение: — Я отключила звонок. Поэтому тебе ничего не слышно. Но начальника игнорировать нельзя, ха-ха-ха.

С прижатым к уху телефоном я побрела в угол зала, чувствуя себя последней дурой, то и дело кивая и произнося в пустоту «Да» и «Да, разумеется».

Когда через десять минут я снова нашла Дэвида, он стоял в компании коллег, журналистов и парочки политических деятелей. Они увлеченно беседовали.

Некто в полосатом костюме разглагольствовал о том, что журналистика «выродилась в погоню за сенсациями» и нынче представляет собой «отвратительный бесстыдный вуайеризм». Другой, с багровым лицом, возразил, что первейшая обязанность СМИ — показывать правду, а порой самый эффективный способ привлечь внимание к проблеме — это шокировать потребителя. Я кивала и улыбалась, тайком поглядывая на Дэвида. Его ладони обнимали чашку с чаем. Я погрузилась в блаженные грезы: «Счастливица Кэти, эти руки ласкали ее ступню и лодыжку, а возможно, поднимались даже выше, к бедру, и…»

Ох. Я и не заметила, что все выжидающе на меня смотрят.

— А ты что об этом думаешь? — По интонации Дэвида было ясно, что он повторяет свой вопрос.

Боже правый. Хотите посмотреть, как я покрываюсь нервной сыпью, — заставьте меня выступить на какую-нибудь важную тему перед компанией умников. Ситуацию осложняло то, что я понятия не имела, о чем меня спрашивали.

Чувствуя, что заливаюсь краской, я выдала ответ, которым в данной ситуации гордился бы и царь Соломон:

— Да. Я совершенно согласна. Со всеми вами.

И, царственно кивнув собравшимся, ретировалась в поисках чая.

Перед уходом Дэвид сказал, что был «очень рад» снова меня увидеть. Мы посмотрели друг другу прямо в глаза… и тут он произнес магическую фразу:

— Как планируешь развлекаться в выходные?

Он хочет просто поддержать разговор — или намекает на возможность свидания? Что делать? Можно продолжать разыгрывать лихую авантюристку — сказать, что собираюсь штурмовать Эверест, сплавляться по горной реке, участвовать в благотворительном велопробеге и напоследок спасти парочку китов. Или выложить правду: буду до одури смотреть американские сериалы — они такие захватывающие, что реальная жизнь им в подметки не годится. В итоге я выбрала нечто посередине:

— Собираюсь встретиться с подругами.

— Я тут подумал… может, дашь мне свой телефон? Сходили бы как-нибудь вместе выпить.

Боже-боже-боже. Я еле успела подавить восторженный вопль.