Дорогой ценой - Эльза Вернер (2016)

– Как хочешь, милый Макс, – тотчас же уступила жена. – Ты знаешь, я всегда стараюсь поступать согласно с твоими желаниями, но Рудольф привык, что ты сам носишь его наверх, он будет плакать…

– Это у него мамина привычка, – возразил Макс и, очевидно, решив показать другу, что всегда твердо стоит на своем, не сдвинулся с места.

Его жена с выражением бесконечной кротости нагнулась и сама взяла на руки ребенка, который, хотя и был здоровым крепышом, никак не мог быть для нее чересчур тяжелой ношей. Однако Агнеса, казалось, несла его с величайшим трудом и у дверей даже вынуждена была остановиться, чтобы перевести дух. Взгляд, который она при этом бросила на мужа, был полон упрека. Это подействовало: Макс в мгновение ока очутился около жены.

– Сколько раз я говорил, чтобы ты не злоупотребляла своими силами! Давай малыша, я сам снесу его наверх, – сказал он своим прежним властным голосом и, взяв ребенка, понес его на второй этаж, где находилась квартира молодых супругов.

Агнеса склонила голову и послушно последовала за мужем; она ведь и на сей раз, как всегда, покорилась его желанию.

Георг поглядел им вслед с иронической улыбкой, потом обратился к доктору Бруннову, молчаливому свидетелю этой сцены:

– Сейчас только Макс прочел мне лекцию относительно того, что мужу никогда не следует выпускать из рук бразды домашнего правления и он должен всегда оставаться в своем доме господином. Кажется, он сам себя обманывает?

Мимолетная улыбка промелькнула на лице Бруннова.

– Вы сами только что видели, как Макс приказывает, а Агнеса повинуется, – сказал он. – Она настолько умна, что оставляет его в заблуждении насчет неоспоримости его власти, хотя и водит его на помочах. Только и слышно: «Как хочешь, милый Макс!» – а милый Макс терпеливо исполняет все, чего хочет его жена. В конце концов, не все ли равно, лишь бы он был счастлив. А он счастлив вполне. И вы, Георг, последуйте наконец примеру моего сына; но, если женитесь, не стройте заранее программы брачной жизни – женщина все-таки перевернет вверх дном все предусмотренные вами параграфы.

Винтерфельд тихо покачал головой и повторил:

– Если женюсь. Но я никогда не женюсь! Вы ведь знаете мое решение.

– Знаю, но не думаю с ним соглашаться. В ваши годы нельзя ставить крест на возможности личного счастья, вы же притом совершенно не созданы для одиночества. Честолюбие никогда не удовлетворит вас вполне, не заполнит всей жизни. Вам нужен семейный очаг.

Георг не отвечал. Опершись на решетку балкона, он задумчиво устремил взгляд на озеро. Доктор положил руку на его плечо:

– Что, Георг? Все еще болит старая рана?

Винтерфельд обернулся. В глазах, которые теперь печально смотрели на него, он прочел что-то родное и не мог не ответить:

– Есть раны, которые никогда не закроются; я, может быть, не способен к такому страстному чувству, как тот, другой, но если чему отдаю свою душу, то это навсегда. Я не могу вырвать из сердца старое чувство, да и не хочу.

– Видели вы Габриэль в последние годы?

– Видел, и гораздо чаще, чем следовало бы для моего душевного равновесия. Мне ведь теперь приходится вращаться в кругу, к которому она принадлежит, а в столичном обществе очень трудно избежать неожиданных встреч. Как часто оказывалась она прямо передо мной, окруженная блестящей толпой, и мы не могли уклониться от встречи, хотя обоим хотелось бежать друг от друга на край света! Лучше было бы мне не видеть Габриэль с того самого дня, как я потерял ее, а эти постоянные встречи слишком глубоко тревожат прошлое и отнимают у меня силы и самообладание. Это – такое страдание!

– Так, значит, вы случайно попали сюда? Я так и думал.

– Вы ведь слышали – я был в командировке и, возвращаясь, решил удивить вас и Макса неожиданным приездом.

– Так Макс не сказал вам, что Габриэль здесь?

– Как – здесь? – воскликнул пораженный Георг. – Габриэль?