Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани (2007)

— Я так и сказал! Монстр-анция! Сорок фунтов золота и четыреста фунтов серебра, усыпанные языческими образами.

— Не языческими. Это изображения святых! — возразила Лия ради удовольствия поспорить, хотя Шейлок высказывал мысли, часто посещавшие и ее. Только Шейлок, подумала она, потрудился узнать точный вес Custodia de Arfe, чаши для причастия, сделанной (во славу Господа) из первого золота и серебра, привезенного в Испанию из Америки.

— Изображения языческие. Это вырезанные изображения. Лучше я примкну к протестантам в Вальядолиде, чем пойду в церковь Назарея. Лучше встречаться в скромном помещении со скромно одетыми лютеранами и слушать, как произносят понятные писания, пусть не все они от Моисея или пророков.

— Ш-ш-ш! — остановила Лия его страшное богохульство, хотя и не могла удержаться от смеха при его нелепых словах. — Но разве обращенные ходят в церковь к лютеранам? — тихо спросила она. — Какой же ты тайный иудей? Твой отец говорит правильно. Ты будешь арестован дважды!

Посмеявшись вместе с ней, Шейлок пожал плечами и понизил голос до шепота:

— Здесь, в Толедо, епископ не может найти лучшего применения серебру, привезенному из Нового Света, как только переплавить его в вертикальную сковородку.

Лия хихикнула.

— А люди называют хлеб «телом Христовым» и облизываются. Вампиры!

— Тише!

— Четыреста фунтов серебра из Новой Испании! Это могло бы прокормить тех безногих бедняков в течение пяти лет. — Шейлок махнул рукой назад, хотя теперь они проходили мимо полных прилавков на площади де Аюншамьенто и кучка бедняков уже исчезла из виду. — Однажды я видел оборванную женщину, стоящую на коленях перед нарисованной Непорочной Девой в одной из часовен. На ней была жемчужная корона и золотой крест на груди.

— У нищей?

— Ага… смеешься над бедняжкой.

— Нет, — быстро проговорила Лия. — Только над тобой.

— Послушай тогда, как бедняки нежно любят свои статуи. Я шепнул ей, что на один только золотой крест на статуе она могла бы купить себе ферму крупного рогатого скота за городскими стенами, если бы его переплавил мой кузин Хосеа, у которого миленькая маленькая кузница на улице де Аве Мария…

— Ты не мог так поступить!

— А она мне ответила: «Говядина питает мой желудок, а это — душу». И указала на это золотое распятие на груди Непорочной Девы. — Шейлок снова пожал плечами. — Что можно сделать с таким человеком?

— Шейлок, ты же не сказал этого женщине-христианке!

Шейлок рассмеялся.

— Ах, она просто приняла меня за протестанта.

* * *

Лия знала, что Шейлок любит ее. Так он ей сказал. Но она также знала, что он сомневается в ее серьезности. И это было естественно с его стороны. Она — дочь богатого человека, воспитана как христианка, незнакома с традициями, которые только сейчас начала изучать.

— Если ты не знаешь, что значит быть еврейкой, как ты можешь хотеть быть ею? — спросил ее однажды Шейлок под лимонным деревом ее тетки.

— Ты не понимаешь, — серьезно сказала Лия, наклоняясь вперед и касаясь его рукава. — Я — еврейка. Не думаю, что у меня есть выбор. Я только хочу знать, что я собой представляю.

Он так же серьезно посмотрел на нее, и впервые у нее появилось радостное чувство: ей удалось повернуть ключ в замке его сердца. Она не понимала, права ли она, но, произнеся эти слова, видимо, сказала что-то правильное.

— Знаю, что я не настоящая христианка, — продолжала Лия. — Я делала то, что велели мне монахини и священники, всю мою жизнь. Но это так, как вы все говорите. Мое обучение похоже на насильственное обращение твоей семьи в христианство, а значит, оно не считается. Выбирать веру может только сердце.

Шейлок выглядел задумчивым и одновременно озабоченным.

* * *

Он рассказал ей о Законе.