Непутевая - Лиза Альтер (1997)

— Тому, что вы хотите сделать, мистер Соломон, нет оправданий ни при каких обстоятельствах. Человек не только материя. Нельзя забывать о душе…

Джинни вернулась в палату матери. Эдди была права: люди обожают начинать свои рассуждения со слова «человек»…

Мать проснулась и следила за рыжими белками на вязе.

— Мистер Соломон и сестра Тереза снова спорят.

— Да?

— Теперь мистер Соломон хочет выдернуть трубки миссис Кейбл, а сестра Тереза мешает. У каждого свои аргументы.

Мать улыбнулась.

— Они играют словами. Убивают время.

— Я заметила. — Джинни снова вспомнила Венди. Ничего удивительного: дочка постоянно жила в ее сознании. По дороге в больницу Джинни всматривалась в каждого ребенка — не Венди ли? В магазине она машинально набивала сумку тем, что любила Венди, а в хижине могла часами сидеть, чавкая печеньем, как когда-то Венди. Несколько раз звонил телефон. Она подбегала в надежде, что это Айра и Венди, хотя понимала, что он не позвонит.

Споры мистера Соломона и сестры Терезы почему-то напомнили время, когда Венди еще не умела говорить. Джинни с Айрой разговаривали во время обеда, а Венди постоянно вмешивалась, бессвязно лепеча и сердито жестикулируя для выразительности ручонками. Она переводила глазки с мамы на папу и считала, что ее лепет важен ничуть не меньше, чем слова родителей. И, похоже, так оно и было.

— А что ты думаешь об этом? Можно ли убить, если болезнь неизлечима? — Может быть, мать даст ей понять, как поступить с ней самой?

— Не думала об этом. Все зависит от многих обстоятельств.

— А в случае с миссис Кейбл?

— Не знаю. Скорей всего, она давно выразила свою волю на бумаге.

— А если нет?

Мать пожала плечами.

— Это не мое дело.

— Мама, однажды ты просила меня помочь тебе умереть легкой смертью, — выпалила Джинни. — Принести тебе пистолет? Или что-нибудь в этом роде? — Все! Плохо ли, хорошо ли, но дело сделано.

Мать улыбнулась и надолго замолкла. Джинни покраснела, как много лет назад, когда мать говорила с ней о менструации. Две темы — секс и смерть — были одинаково священны и требовали особой деликатности. Похоже, она сглупила.

— Я помню тот разговор, — наконец произнесла мать. — Я была моложе и намного романтичней представляла себе смерть. Спасибо за вопрос, Джинни. Но — нет, мне не нужен пистолет. Мне не очень больно, и у меня еще остались дела — смерть требует тщательной подготовки.

Они молча послушали фамильные часы.

— Страдания тоже имеют свой пик, — заметила мать.

— Как это?

— Да, когда радуешься, что заканчиваешь жить и готова к объятиям смерти.

— Да, верно.

После кровоизлияния Джинни читала матери энциклопедию. В этот день она дочитала последнюю статью, завершив девятилетний проект матери.

Мать удовлетворенно закрыла глаза. Одно дело сделано. Потом попросила принести ей из дома кое-какие бумаги и пригласить адвоката.

Два дня она что-то писала, положив на колени подушку, консультировалась с адвокатом и наконец протянула Джинни пачку бумаг. Сценарий похорон, перечень расходов, эпитафия, список мебели, которую нужно оставить в семье, какие-то финансовые расчеты, договор купли-продажи…

— Мама!

— Да?

— Но ты не можешь продать его!

— Почему? Разве это не мой дом?

— Я против!

— Дорогая, самое лучшее, что я могла для тебя сделать, — продать дом. Считай это моим подарком. Каждый дом нужно продавать прежде, чем он превратится в памятник. Прошлое, которое очень любят, вредит настоящему, — как о выстраданном, сказала она.

Джинни уставилась на мать полными слез глазами. Это хуже, чем быть вышвырнутой: продается само гнездо.

— Возьми с собой эти часы, — сказала мать. — Куда бы ни решила идти.

— Спасибо, — пробормотала Джинни.

— «Тебе мы ослабевшими руками передаем наш факел», — процитировала мать и с печальной улыбкой протянула Джинни фамильные часы.