Свободные от детей - Юлия Лавряшина (2008)

Больше не надеясь на непробиваемого милиционера, который не реагирует вообще ни на что, и опасаясь встретиться взглядом с Агатой, чтобы адская тьма не поглотила, обращаюсь только к Дорохину:

— Послушайте, товарищ участковый… Эта женщина… Агата Восниковская пришла ко мне буквально следом за своей дочкой. Даша не пробыла у меня и двух минут. Она только и успела сказать, что боится матери. Боится, что та изобьет ее.

— Ну, эту версию вы уже изложили, — напоминает он. — Зоя Викторовна, надеюсь, вы поймете нас правильно… У нас ордер на обыск. Ильин, найдите мне понятых.

«Этого просто не может быть», — я думаю об этом почти отстраненно, ведь перемещение в несуществующую реальность для меня дело обычное. Я как-то ухитрилась угодить в расщелину между мирами, не приготовившись к этому, не включив ноутбук.

Кто-то цепляется теплыми пальцами за мой локоть:

— Да вы присядьте, Зоенька…

Отталкиваю эти обманчиво мягкие руки Евдокии Петровны:

— Да как вы смеете касаться меня после этого?! После того как оклеветали…

Она оскорблено поджимает губы:

— А что я такого-то… Я же только сказала, как было. Ну, смотрите, Зоя Викторовна, как бы вам еще не пришлось о помощи просить…

— Вас? Да я лучше МЧС вызову, чем к вам постучу!

— Ну, глядите, глядите…

И я гляжу, как чужие тени, в которых почти не различаю людей, скользят по моей квартире, наклоняются, сдвигают дверцы шкафов. Что они надеются найти: затаившуюся в страхе девочку или ее труп? Неужели я стала бы прятать мертвеца в шкафу с одеждой? Но мне не смешно. Не улыбаюсь даже, когда они, как персонажи абсурда, проверяют холодильник, потому что с каждой минутой я все отчетливее понимаю, что Даша действительно мертва. Что мать убила ее, как девочке и привиделось. Ведь именно это она и пыталась вбить в мою тупую, отвергающую всякую мистику, голову…

Я отправила ее не просто в гестапо, а сразу на эшафот. И ведь она понимала, куда идет, но шла, потому что другого выхода не было! Я, единственная, могла ей помочь, и отказалась это сделать. Просто потому, что мне не хотелось обременять себя чужими проблемами и тянуло спать. И еще потому, что она была ребенком… А я от них по другую сторону баррикады.

Дорохин вдруг присаживается рядом со мной, загораживая собой окно, перекрывая свет:

— Ну, что вы плачете, Зоя Викторовна? Хотите в чем-то признаться?

— Я — сволочь, — действительно признаюсь я, изо всех сил стараясь не всхлипнуть, чтобы не услышала Агата. — Она ведь просила меня не отдавать ее матери… Она чувствовала, чем это кончится для нее…

Он смотрит на меня задумчиво, но сострадания в узких серых глазах нет, и, наверное, быть не может. Неожиданно участковый спрашивает:

— Агата Васильевна, а где ваш супруг?

— А? — на миг ее глаза становятся безумными, будто ее уже уличили. — Мой… супруг? Он в командировке.

— Ага! — восклицает Дорохин загадочно, и яростно трет переносицу, будто сдерживает рвущийся наружу чих. — И когда же господин Восниковский отбыл в командировку?

Она растерянно моргает. Ресницы слиплись неровными треугольниками, и мне чудится, что сейчас эти фигуры раскрошатся, опадут ей на щеки. Заметив мой пристальный взгляд, Агата вжимает в щеку пальцы, рискуя выткнуть себе глаз непомерно длинным ногтем, какие носят, по-моему, только в России.

— Он… улетел вчера утром…

Мне кажется, что ее охватывает досада на то, что муж обеспечил себе такое мощное алиби, и уже никак не получится свалить убийство на него. Неужели Дорохин всего этого, настолько очевидного, не понимает?!

Но он только людоедски улыбается и что-то помечает в блокноте.

— А возвращается?