Единственная и неповторимая - Шейн Уотсон (2008)

— Смешно, как все повернулось, правда? — Девина положила руки на спинку чего-то, похожего на прозрачное крутящееся кресло. — Ты знала, что мое время здесь почти закончилось и что ты первая претендентка на это место, если б ты не дала четко понять, что никак не можешь покинуть свою солнечную Англию. Но… эта странная позиция была кое-кем не принята. Очевидно, твоя подруга Эмбер сделала несколько звонков, объяснила, что дело в неправильном понимании обязанностей жены, что именно это мешало тебе принять такое лестное предложение, — тонкие губы снова дернулись, — и ребята сверху заглотили наживку. Они даже согласились с задержкой твоего вступления в должность и официального объявления об этом назначении, понимая, что тебе нужно получить все премии до того, как пойдут слухи. Ну… — она остановилась, ее лицо застыло, — ты не удивишься, если узнаешь, что мое участие в этой несложной схеме было… как бы это сказать… небескорыстным. Эмбер щедро предложила мне право на ее последнюю съемку плюс к этому она была так мила, что завешала мне огромную квартиру в Лондоне, и, в качестве благодарности за то, что я держала все это в тайне, она оставила кое-что… на память, можно так сказать. — Девина прикоснулась к галстуку из жемчуга у себя на шее. — О, и я остаюсь членом загородного клуба. Я объяснила совету, что тебе это совсем не близко. — Она лениво махнула рукой в камеру. — Итак, тут тебя ждет новая жизнь. Конечно, никто в твоем возрасте не любит сюрпризы… Хотя кто знает, этот может тебе понравиться. Я встречаю вас обоих в аэропорту Кеннеди… — она посмотрела на крошечные часы у себя на руке, — ровно через одну неделю. Это тоже часть плана. До встречи, Аманда. — Пленка задрожала, а потом изображение исчезло.

Аманда резко опустила голову, как будто вдруг стала слишком чувствительна к свету, согнулась в кресле, а потом то ли подошла, то ли приковыляла к Николасу. Не говоря ни слова, она упала перед ним на колени, спрятав лицо у него на плече и гладя его по голове, словно неяркий свет ламп был для него опасен.

— Ну все, все, милая, — бормотал он сквозь ее пальцы, — теперь все хорошо. Все хорошо.