Творящие любовь - Джудит Гулд (1998)

Макс осторожно вынес ее из машины и так же осторожно посадил в кресло, прикрыв ноги пледом.

Дороти-Энн пристально следила за ритуалом, загипнотизированная всем, что делает Элизабет-Энн. Так было всегда. Она вознесла свою прабабушку на пьедестал, понимая, несмотря на совсем юный возраст, что старшая из рода Хейлов очень необычная женщина.

Хотя после последнего удара нижняя половина тела Элизабет-Энн осталась парализованной, никто никогда не слышал от нее жалоб. Она даже не казалась беспомощной. Когда прабабушка ходила, в ее осанке чувствовалось достоинство. Прикованная к инвалидной коляске, она сохранила царственную манеру держаться. Высокая, худая, с седыми, всегда завитыми волосами, Элизабет-Энн носила серьги филигранной работы из белого золота с крупными нефритами.

Яркий дневной свет не скрывал ни одного из прожитых ею семидесяти девяти лет. Кожу на лице покрывала тонкая сеточка морщин, как на старом живописном полотне, если его рассматривать при сильном увеличении. Но освещение раскрывало не только возраст. Очевидной становилась и ее уникальная неукротимая сила. Ошибки быть не могло — Элизабет-Энн рождена для успеха. Именно это поражало в ней больше всего. Домашняя женщина, окруженная плюшем и полировкой, и одновременно предприниматель, один из проницательнейших и богатейших в мире, основательница транснациональной империи, составной частью которой были четыреста фешенебельных отелей, расположившихся во многих странах.

— Спасибо, Макс, — четко произнесла Элизабет-Энн, удобно устроившись в кресле. Ее ясные голубые глаза остановились на Дороти-Энн, а брови вопрошающе поднялись: — Можно начинать?

Дороти-Энн кивнула.

Элизабет-Энн подняла руку в грациозном и величественном жесте:

— Мисс Бант!

Сиделка отступила в сторону, а швейцары подошли ближе. Они покатили кресло по пандусу, а девочка и мисс Бант шли рядом по покрытым красным ковром ступеням. Инвалидная коляска достигла верхней площадки, и мисс Бант снова взялась за ручки и покатила ее к зеркальным, сверкающим гравированной медью, дверям «Палас Хейл», уже открытым услужливыми швейцарами. Дороти-Энн заметила, что вход обрамляют искусно подстриженные в форме шара деревца в круглых медных кадках, сияющих, как золото. Она впервые заметила выгравированный вензель — сплетенные буквы «О» и «X». «Отели Хейл».

Это открытие было последним штрихом, заставившим ее почувствовать свою значимость. Так вишня, венчающая мороженое с фруктами и орехами, придает завершенность блюду. «Прабабушка носит фамилию Хейл, и я одна из них», — с гордостью подумала девочка.

Элизабет-Энн сняла весь Тропический зал, поэтому они были вдвоем. Зеркальное великолепие расположилось на восемнадцатом этаже, и Дороти-Энн считала это место самым замечательным на свете. Журчанием воды в фонтанах, множеством экзотических растений и высокими пальмами ресторан воссоздавал атмосферу тропиков. Крики сидящих на жердочках яркой расцветки попугаев и бледных какаду довершали картину.

Ленч проходил под аккомпанемент струнного квартета. Их обслуживал усатый метрдотель, ему помогали два подобострастных официанта. Еда была простой, но изысканной: салат из крупных креветок, красный салат-латук с авокадо, омары и соте из зеленого шпината. Элизабет-Энн и Дороти-Энн болтали, пока девочка с удовольствием опустошала тарелки, не оставив даже шпината.

На десерт официант и метрдотель принесли украшенный глазурью именинный торт. Сияли расставленные по кругу девять свечей. Следуя церемониалу, его поставили перед Дороти-Энн, квартет заиграл «С днем рождения!», а Элизабет-Энн запела неожиданно чистым и мелодичным голосом.