Опыты любви - Ален Боттон (2004)

8. Стоит нам заняться поиском предзнаменований, не важно, хороших или дурных, как они легко обнаруживаются. Хлоя ушла, и возобладала совсем другая любовная история, роман, который был обречен на неудачу, который состоялся именно потому, что он должен был закончиться ничем, неуспех которого классически повторял образец уже несколько раз воспроизводившегося в нашей семье невроза. Я вспомнил, что, когда разошлись мои собственные родители, мать предупреждала меня об опасности попасть в такую же ловушку, поскольку это произошло до нее с ее матерью, и еще раньше — с матерью ее матери. Разве это не наследственная болезнь, не проклятие, наложенное на семью нашим генетическим и психологическим складом? Одна женщина, с которой я встречался за пару лет до Хлои, как-то сказала мне во время жестокого спора, что я никогда не буду счастлив в любви, потому что «слишком много думаю». Это была правда, я действительно слишком много думал (эти мысли были достаточным тому подтверждением); оказалось, что разум в одно и то же время — бесценный помощник и орудие пытки. Возможно, думанием я невольно и оттолкнул Хлою, поскольку дух строгого анализа так не соответствовал ее собственному. Мне вспомнилось, что однажды, когда я ждал приема у зубного врача, мне попался на глаза гороскоп, где я прочел предупреждение, что чем сильнее я буду стараться преуспеть в любви, тем меньшего мне удастся достичь. То, что Хлоя отвергла меня, представилось мне частью устойчивой схемы, согласно которой все мои усилия во взаимоотношениях с женщиной ведут лишь к тому, что все разваливается под влиянием некоего, до сей поры неизвестного механизма психологического фатума. Я не мог ничего сделать правильно, я прогневал богов, на мне было проклятие Афродиты.

9. Психофатализм, пришедший на смену прежнему романтическому фатализму, был всего лишь иным проявлением того же самого. И то и другое были разновидности нарратива, звенья в цепи событий, существовавшие вне чисто временных связей и обязанные своей направленностью оценочной шкале, — одно как повествование о герое, другое — о трагическом герое. Переданное графически (см. ил. 20.1), первое и счастливое повествование должно выглядеть как стрелка, поднимающаяся выше и выше вдоль оси координат, по мере того как я учился овладевать миром и понимать любовь.

Ил. 20.1. Героическое повествование (романтический фатализм)

10. Но факт, что Хлоя отвергла меня, испортил эту картину, напомнив мне, что мое прошлое было достаточно сложным для того, чтобы в нем нашлось основание для совсем другой истории, в этом прошлом за счастьем неизменно следовало жестокое падение. На другой диаграмме (см. ил. 20.2) события моей жизни могли быть изображены как серия пиков, за которыми сразу следуют все более глубокие впадины, — жизнь трагического героя, который за свои удачи всегда должен будет платить самую высокую цену.

Ил. 20.2. Повествование о трагическом герое (психофатализм)

11. Суть проклятия состоит в том, что человеку, страдающему от него, не дано знать о его существовании. Это своего рода секретный код внутри личности, проявляющийся в ходе жизни, но не находящий рациональной, своевременной формулировки. Эдип предупрежден оракулом, что он убьет своего отца и женится на матери, но сознательные предупреждения не достигают цели, они лишь предостерегают думающее «я», но не могут разрушить закодированное проклятие. Чтобы избежать исполнения того, что предсказал оракул, Эдипа изгоняют из дома, но он в конце концов все равно женится на Иокасте — его история рассказывается для него, а не им. Он знает о возможном исходе, он знает об опасностях, и в то же время он ничего не в состоянии изменить: проклятие попирает волю.