Замуж за принца - Элизабет Блэквелл

Я должна была молча взять платок из рук королевы и столь же безмолвно исчезнуть. Но ее измученное лицо заставило меня замешкаться и попытаться отвлечь ее от ее горя.

— Мадам, стихотворение, — произнесла я, оглядываясь на пергамент на столе. — Это вы написали?

Ее глаза широко раскрылись от изумления, но она кивнула.

— Оно очень красивое, — произнесла я.

— Ты умеешь читать? — В ее голосе не было ни следа насмешки. — Как тебя зовут?

— Элиза.

— Можешь идти, Элиза.

Я присела в реверансе и направилась к двери, запоздало испугавшись собственной дерзости. Я серьезно рисковала, но, к счастью, разговор сложился в мою пользу. Несмотря на злобные взгляды леди Уинтермейл, мое положение могло оказаться далеко не шатким. И последующие недели это доказали. Каждое утро я разжигала камин, королева просыпалась, и я подавала ей платок, которым она вытирала лицо, как будто не было ничего необычного в том, чтобы встречать каждый день слезами. День за днем мы следовали этому заведенному порядку. Королева произносила всего несколько слов, И я проводила в ее обществе лишь несколько минут, но моя привязанность к ней росла и набирала силу. Она излучала такое тепло, что я всем сердцем сопереживала ее беде, несмотря на огромную разницу в нашем возрасте и общественном положении. Подобно мне, она была здесь белой вороной, лишенной поддержки родных и близких, что сделало ее предметом безжалостных сплетен двора, при котором у нее не было ни единого искреннего союзника. Все же, как и моя мать, она держалась мужественно и с достоинством. Стоило ли удивляться тому, что меня так к ней влекло?

Как и предсказывала Петра, мое назначение в покои королевских фрейлин вызвало бурю жалоб, обрушенных на миссис Тьюкс моими завистницами, которые в иных обстоятельствах могли бы стать моими подругами. Антипатия других служанок была тем сильнее, что я понятия не имела о негласной иерархии, царившей в Нижнем Зале и представлявшей собой гораздо более запутанную систему, чем иерархия придворная. Однажды вечером, явившись к ужину и обнаружив скамью, на которой сидела Петра, полностью занятой, я села на свободное место за соседним столом. Сидевшие там женщины, совершенно очевидно, такие же служанки, как и я, поскольку все мы были облачены в одинаковые шерстяные платья серого цвета, молча покосились на меня, а затем переглянулись.

Я представилась, но ответом мне была гробовая тишина. В растерянности и смущении я опустила голову, уставившись в свою миску, и постаралась поесть как можно быстрее. Когда я уже выбегала из зала с раскрасневшимися от унижения щеками, меня окликнула Петра.

— Не обращай на них внимания, — беспечно заявила она, глядя, как я фартуком вытираю мокрое от слез лицо. — Все ошибаются.

— Почему они не пожелали со мной разговаривать?

— Это были швеи, — пояснила она. Увидев, что мое недоумение только усилилось, она вздохнула и принялась растолковывать: — Они считают себя лучше нас, потому что им никогда не приходилось выливать мочу из горшка. Воображают себя утонченными леди.

Я криво улыбнулась, и Петра продолжала, обрадованная моей реакцией.

— Они ведут себя так, как будто никто, кроме них, не способен даже вдеть нитку в иголку. Как будто я хотела бы целый день сидеть в швейной мастерской, согнувшись над панталонами леди Уинтермейл. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Вот посмотришь, все они станут горбуньями.