Обман зрения - Югетт Бушардо (2007)

Тишину нарушил резкий телефонный звонок. Рафаэль по-прежнему не двигался. Я взяла трубку: мужской голос, он удивлен, что слышит голос женский. Я делаю знак Рафаэлю, секундой позже осознаю всю никчемность этого безмолвного жеста. Когда я кладу руку на его плечо, он подскакивает, как будто ему обожгло кожу, он отталкивает трубку. Перед тем как повесить ее, я произношу:

— Рафаэль сейчас себя плохо чувствует, перезвоните через часок.

— Зачем ты вмешиваешься? — кричит он мне. — Я не прошу тебя отвечать на телефонные звонки, я вообще тебя ни о чем не прошу! Зачем ты вернулась? У тебя есть твоя собственная квартира? Я вообще не обязан давать тебе приют!

Я вновь замолкаю, сажусь на пол, стараюсь спрятаться в крохотном закуточке между комнатой и полукруглой входной дверью. Он кричит все громче, я понимаю, что он готов взорваться, я вижу его сжатые кулаки, его тело развернуто в мою сторону, его поза кажется мне угрожающей. И вновь высказываются все те же претензии: я сама призналась, что врала ему с самого начала, я, вне всякого сомнения, издевалась над ним, я смеялась за его спиной над его увечностью, я не нахожу его достаточно хорошим для женитьбы, конечно я нашла прекрасный вариант, я могу скрасить свое одиночество за его счет.

Почему я продолжала упрямо прижиматься к стене, как парализованная, почему продолжала молчать? Почему даже не попыталась ответить на его обвинения? Возможно, он ждал всего одного жеста, одного слова? Нет, я оставалась недвижимой, покорная жертва, готовая сносить все удары и оскорбления. Я плакала. Он двинулся на мои рыдания, схватил меня за плечи, отвесил мне пощечину, кинул на пол, я не пыталась сопротивляться, не пыталась бежать. Дальше я не помню… Когда он бросился на кухню и вернулся оттуда, вооружившись двумя бутылками, содержимое которых вылил на ковер, когда он кинулся к моему укрытию, я закричала, вскочила, открыла входную дверь, чтобы позвать на помощь. Он продолжал громить квартиру, он крушил все подряд… Я пыталась успокоить его, он разорвал мою одежду, стал таскать меня за волосы, стегать своей тростью, еще и еще, рыча нечто нечленораздельное. Дверь во двор была распахнута настежь. Когда из нее на крыльцо стали вылетать различные предметы, соседи пооткрывали окна, зазвучали взволнованные голоса; старушка-соседка с верхнего этажа крикнула, что звонит в полицию, и почти что сразу же на улице взвыла сирена полицейской машины…

Я утверждала, что не стоило приезжать: нет, обычно он не прибегает к насилию; нет, конечно, нет, он не пьет; нет, я не ранена, лишь несколько царапин; он не совершил ничего серьезного, его следует как можно скорее отпустить обратно; да, у меня есть ключи от квартиры, я закрою дверь, как только наведу порядок; затем я вернусь к себе; нет, мы не живем постоянно вместе, у меня есть совсем неподалеку своя квартира. Разберитесь побыстрее, я уверяю вас, что это недоразумение, несчастный случай. Это не его вина, во всем виновата я сама…

* * *

Мне потребовалось около двух часов. Я заскочила на улицу Ферранди, чтобы переодеться, привести в порядок лицо. Комиссариат VI округа встретил меня шумом, трелями телефонных звонков, громкими выкриками из кабинетов. Я обратилась к дежурному полицейскому.

— Я пришла по поводу Рафаэля Мартинеса… — и добавила совсем тихо, почти шепотом: — По поводу слепого… улица Майе.

Мужчина махнул рукой в сторону коридора:

— Он ведет себя тихо, не шумит! Это так печально… Слепой!

Затем он опускает глаза к своему журналу и внезапно преображается — передо мной вновь строгий служащий:

— Что вы хотите? Ваше имя? Вы будете подавать жалобу?

— Нет, я не стану подавать жалобу. Рафаэль — мой муж (я произношу это «мой муж»). Небольшой приступ гнева, всего лишь. Это сугубо личное дело. Это соседи по незнанию вызвали полицию, они подняли переполох из-за пустяка.