Непростая история - Константин Лапин (1961)

— Да, что с вами, Кирилл Васильевич? — удивлялся добряк. — Вы ж недавно подобную чепуху, как орешки, расщелкивали!

Наденьки и чертежник Шитиков, больше всего терпевшие от насмешек Виктора Алексеевича, с первого дня его ухода в отпуск признались, что в отделе стало чего-то не хватать. О Люде и говорить нечего: бедная девушка столько раз в течение дня с тоской поглядывала на пустой стул у окна, что концы линий на ее чертеже невольно скашивались в ту сторону, словно лепестки растения, тянущегося к солнцу.

Никто в отделе не знал, какая сцена разыгралась за день до отъезда Одинцова между ним и Кириллом. Узнав, что Виктор Алексеевич оформляет отпускные документы, молодой человек всполошился: а как же с долгом?

— Пустое, Малышев! Отдадите потом, после отпуска. Даже если я не вернусь в трест, придется заходить за документами.

— Павел Иванович знает о вашем решении?

— Догадывается. У нас с ним в последнее время наметились принципиальные разногласия. Старик взял курс на железную организацию работ, копытом землю роет. Ничего, кроме лишних забот, это ему не даст. Тихая жизнь отдела кончилась.

— Так это ж замечательно!

— Вы, Малышев, безусый энтузиаст, это мне давно известно. Меня ж года к суровой прозе клонят... Надоело жить средь молний...

После работы они вышли вместе. Одинцов был без машины: готовясь к отпуску, он поставил свою «Волгу» на профилактический ремонт.

— Виктор Алексеевич, вот вы говорите, не вернетесь в трест. Я давно хочу спросить вас... получить кое-какие разъяснения... — Из-за волнения Кирилл никак не мог приступить к сути. — Вы пользуетесь успехом у женщин, у вас, я слышал, невеста есть. Почему же вы... Лере морочите голову?

Одинцов казался изумленным.

— В каком, собственно, смысле морочу?

— Я не так наивен, как вы полагаете, Виктор Алексеевич! Вы проводили ее тогда домой с концерта, за это спасибо вам. Но вы и после ездили к ней в Подрезково. Зачем?

— Позвольте и мне спросить вас, Малышев: вы говорите от своего имени или Валерия Павловна просила вас об этом?

— Разве я не имею права спросить? Неужели то, что я ваш должник, позволяет вам...

Одинцов не дал ему договорить:

— Фи, Малышев, это уже запрещенный прием! О деньгах мы, кажется, договорились... Так вот: если вы не уполномочены на то Валерией Павловной, разрешите мне не вступать в объяснения, они могут завести нас слишком далеко. — Инженер сбоку взглянул на юношу. — Знаете, кого вы мне сейчас напоминаете, Малышев? Вы кутик, эдакий милый, полугодовалый щен... Ну, не щен... — поправился он, увидя выражение лица Кирилла. — Вы олень, гордый, благородный олень. Это вас устраивает?

Не дождавшись ответа, он продолжал:

— Я не стал бы разговаривать с вами, Малышев, если бы вы не были мне чем-то очень симпатичны. Может быть, тем, что при вашей внешности социального героя, при анкете, которая, без сомнений, устроила бы самого придирчивого завкадрами, вы законченный рыцарь печального образа. Вам бы серенады распевать под окном прекрасной Дульцинеи. И, пользуясь своей силой, закалывать на рыцарских турнирах каждого, кто взглянул в сторону вашей дамы... Ну, что это за домострой, что за тургеневщина? Нельзя же в век Пикассо и Хемингуэя, в век атома и рок-н-ролла ратовать за менуэт — он еще нашим бабушкам казался слишком медленным... Я человек современный, мне нравится все красивое — и что же? Кстати, ваша Лерочка — простите, что я называю ее по имени! — далеко не красавица. Самая обыкновенная девушка: милая, свежая, в меру наивная.

Кирилл не хотел обсуждать вслух качества любимой девушки.

— А если б за вашей невестой ухаживал другой?