Золотая подкова (сборник) - Василий Шаталов (1986)

До погрузки техники и отъезда оставалась еще неделя. Механизаторы написали об этом родным. О скором своем возвращении сообщил и Байрамгельды. Все были уверены, что эта новость будет родственникам приятна и они будут готовиться к встрече.

Какое-то странное беспокойство овладело бригадиром в эти дни. Плохо спал. Просыпался на заре. Выходил из вагончика и подолгу смотрел на пространство воды между подножьем горы и плотиной и прислушивался к доносившемуся оттуда знакомому рокоту бульдозеров. Рассвет медленно разгорался, озаряя яркую бархатную зелень на складчатых склонах гор, от которых одно за другим отрывалось тонкое прозрачно-белое облако и медленно уплывало к северу над тихой бирюзовой гладью воды. Это зрелище было неповторимым, и Байрамгельды мог любоваться нм без конца.

Несколько раз в одиночку он спускался на верхний откос плотины. И здесь, стоя у самого уреза воды, прислушивался к ровному шуму набегающих волн. Волны были небольшие, но они упорно — одна за другой — бежали к его ногам. Добежав до берега, они словно кланялись ему или благодарили за свое рождение и предоставленный в их распоряжение сверкающий солнцем вольный простор. Эти волны как бы утверждали его в мысли, что шуметь и разгуливать им вечно, даже тогда, когда и его не будет на свете. С каждым своим наплеском, набегом они все больше убеждали его в несокрушимой прочности дела, которому отдал он столько сил и времени! И страх смерти, испытанный им однажды глухой осенней ночью, давно уже отступил куда-то далеко-далеко, как будто ее и не было никогда и никогда не будет. Главное, ради чего он жил, сделано. Он уходит, оставляя море, а это, безусловно, сильнее смерти и забвения.

…По приезду в Мары Байрамгельды, его брат Бегенч и Клычли Аширов взяли такси. Вот автомашина свернула на Калининский участок и пошла по немощеной, извилистой улице села. Слева и справа — веселые, зоркие взгляды односельчан, стоявших нарядными группами у ворот. Все они еще с утра вышли встречать знатных своих земляков.

Но больше всего народу собралось у дома Байрамгельды. Еще издали он узнал мать, отца, жену, детей, родственников, и сердце его забилось в радостной тревоге.

Едва машина остановилась и Байрамгельды успел из нее выйти, с радостными воплями на него набросились малыши. Выше всех, на плечах отца, заливаясь смехом, уже сидел русоволосый, в мать, младший сын Бяшим. Более взрослые дети стояли рядом и смущенно улыбались. Обняв и расцеловав детей, Байрамгельды направился к матери. Постаревшая, белая, как лунь, Оразгуль-эдже протянула руки к сыну и заплакала.

— Здравствуй, родной, — тихо, едва пошевелив губами, сказала она сквозь слезы. — Вернулся? Ну, слава богу… А мы заждались тебя. Все заждались И твой дом, и мы, старики. Наконец-то в нем появился хозяин. Как я рада, что ты вернулся героем! Здоров ли?. Все ли у тебя хорошо?

Стоявшая рядом Огульмайса, глядя на свекровь, тоже заплакала, закрывая лицо концом платка.

— Ну и народ, эти женщины! — взволнованно произнес Курбан-ага. — Все у них наоборот!.. Тут радоваться надо, а они слезы льют…

На последнем слове голос Курбан-ага как-то странно осекся и он отошел за угол дома, чтобы тайком вытереть предательские слезы. Когда он вернулся, Байрамгельды обнял и отца.

— Ну? Все переделал или что-то осталось?.. — отстраняясь от сына, спросил Курбан-ага.

— Нет, отец, не все. Хватит и для других.

Только теперь очередь дошла до жены. Байрамгельды взял ее за руки и вошел с нею в дом. Все еще стройная, но слегка располневшая, она была в самом нарядном платье, на груди — орден «Мать-героиня». Это в честь возвращения мужа.

— Сегодня, Майса, ты красивая… как невеста! — оглядывая жену, ласково сказал Байрамгельды. — Этот свой орден ты заслужила больше, чем кто-либо другой. Ты — настоящая героиня! Ведь всех десятерых наших детей, всех до единого, ты подняла в одиночку, без моей помощи!..