Меморист - М. Дж. Роуз (2013)

— Только послушайте, какая здесь акустика, — сказал Вассонг, указывая на каменный свод, словно можно было увидеть просачивающуюся вниз музыку. — Просто поразительно, что музыка проникает так глубоко под землю, правда?

Тягучие ноты вспороли затхлый, сырой воздух, но Давид вместо звука настраиваемых скрипок услышал вой сирен, предупреждающих о воздушном налете, и лишь через какое-то мгновение его сознание определило, что на самом деле это только слуховой мираж. Давид готов был пойти на все, лишь бы унять эти воспоминания, постоянно накатывающие приливной волной; вот только если их не будет, что поможет ему продержаться столько времени, сколько понадобится для выполнения задуманного? Человеческая память является тайной. Почему он помнит одни моменты — больше того, они навязчиво его преследуют; однако другие — такие как, например, запах волос его жены, — от него ускользают, как отчаянно он ни пытается их оживить?

— Сейчас мы находимся прямо под самым большим концертным залом Вены, — объяснил Вассонг, снимая очки и вытирая их шейным платком.

Давид упомянул про этот характерный жест в самой первой статье, посвященной Гансу. Надев очки, Вассонг указал на северную стену, покрытую сетью трещин.

— Это место примыкает к древнему колодцу, ведущему к подвалам здания. Музыка распространяется через решетки, когда-то являвшиеся частью старой отопительной системы.

— И ты уверен, что эта область не нанесена на планы города?

Виолончели, рожки, флейты и гобои состязались между собой, но никак не могли сойтись на гармонии. Доминировал то один инструмент, то другой, то третий, но все вместе они образовывали диссонирующую какофонию, точно так же, как и сознание Давида выбрасывало отчетливые разрозненные воспоминания, подобные моментальным фотографиям. Лицо его жены Лислы — жуткая, неузнаваемая кровавая маска. И оно же, за несколько лет до этого, смеющееся над анекдотом, рассказанным Давидом, когда они вместе нежились на пляже. Его сын Исаак, в пять лет, требующий уложить вместе с ним в кровать новенький велосипед, подаренный на день рождения. Затем грубый обрубок на том месте, где была левая нога Исаака. И так далее, и так далее. Давид вел счет каждому воспоминанию, словно это что-то доказывало. Но что? То, что когда-то он был психически нормальным человеком и жизнь его имела смысл? Или то, что у него были веские и осязаемые причины выполнить то, что он замыслил?

Ганс Вассонг продолжал объяснения:

— Начиная со Средних веков эти пещеры использовались для захоронений. Так продолжалось до тех пор, пока они не стали таким рассадником всевозможной заразы, что в начале XVIII века император Иосиф Второй вынужден был их закрыть. А кому придет в голову составлять план гробниц?

— А вот этот предмет совсем не похож на артефакт XVIII века. — Давид указал на смятый алюминиевый котелок, выкрашенный защитной краской, который валялся в углу небольшого грота. Еще только начиная работать в журналистике, он выяснил, что предметы говорят правду, даже когда люди лгут.

— Во время Второй мировой войны правительство открыло несколько секций, для того чтобы использовать их в качестве бомбоубежищ. Но когда бомбы попали в здания наверху, некоторые пещеры обвалились. Сотни людей оказались раздавлены и погребены заживо, и наш подземный город был снова оставлен, поскольку его сочли источником опасности. Вот только кое для кого из нас здесь, внизу, безопаснее, чем там, наверху, не так ли?

Давид пропустил мимо ушей заговорщические нотки в голосе Вассонга.

— Но ведь есть те, кому известно про это место?

— Такие люди были, да, но, судя по знакам, сюда уже несколько десятилетий никто не спускался. В этом ты можешь положиться на меня, Давид. И еще ты можешь со мной расплатиться. Кажется, таков был наш уговор. Я доставляю тебя на место, ты выкладываешь денежки.