Перст судьбы - Елизавета Дворецкая (2012)

— А мы к Творинегу пойдем! — сказала Велемила, когда все разбежались и возле нее остались только три девушки да еще молодой варяжский гость.

До Творинега идти оказалось не близко. Как отметил Стейн, Ладога подросла за последние несколько лет: бревенчатых домов, закопанных в землю на глубину в локоть или два, стало больше, а заросших кустами и осиной пустырей — меньше. Сейчас народ попрятался под крыши, но из всех окошек тянулся серый дым, знаменуя жилое место.

Уже совсем стемнело, и если бы не луна, то идти куда-либо было бы просто невозможно. К счастью, снегопад прекратился, в разрывы облаков выглядывал откормленный растущий месяц, как бычок рогатый, нагулявший бока на пышных облачных пастбищах. Его бело-желтый свет золотил тонкий слой снега, неровно лежащий на земле, и оттого казалось светлее, по крайней мере было видно ямы и кочки под ногами. Тропинка петляла между избами, дымы тянулись из щелочек заволок. За стеной голых деревьев на склоне крутого берега дремал могучий Волхов, уже готовый застыть и погрузиться в сон до самой весны. Сейчас передвигаться по нему еще можно, а как ляжет на воду снежная каша, начнет прихватывать — ни на лодье плыть, ни на санях ехать, жди потом, пока лед окрепнет. Самые топкие места между избами были замощены гатями из бревнышек и разного древесного мусора, но и там, где их не было, размешанная осенняя грязь наконец замерзла. Ступать по твердым, как камень, да еще и скользким колдобинам было больно даже в зимних черевьях на толстой кожаной подошве с войлочной подкладкой; девушки иногда спотыкались, скользили, повизгивали, хватались, чтобы не упасть, друг за друга и за Стейна. А он шел, испытывая все возрастающее блаженство: хотя бы просто побыть в обществе свободных и веселых девушек ему не случалось уже очень давно. Вик Альдейгья был одним из немногих мест в его жизни, где он чувствовал себя если не дома, то и не в дороге, и мог наслаждаться покоем и всеми благами мирного существования на одном месте. В течение зимы люди Вестмара по договору считались здесь «своими», пусть за это право и было заплачено серебром.

Творинег, старейшина одного из самых старых и многочисленных ладожских родов, обитал на дальнем краю длинного, растянутого вдоль берега вика, откуда уже был виден Дивинец. Стейн в изумлении застыл — он и забыл, насколько огромен этот курган. В зимних сумерках, слегка припорошенный снегом, он выглядел особенно грозно и впечатляюще, его вершина была видна даже среди выросших вокруг деревьев. Стейн слышал, будто там погребен какой-то из древних северных вождей, обитавший в Ладоге; именно сейчас казалось, что покойный знатный обитатель прислушивается сквозь земляную крышу к шевелению жизни снаружи и подумывает выйти… Да, в начале зимы кажется, что мертвецам неуютно под землей, потому в это время и приносят жертвы покойным, стараются усмирить их и убаюкать до весны.

Он хотел спросить у Велемилы о кургане, но тут из дверей ближайшей земляной избы вместе с клубами сизого дыма выбралась рослая старуха в платке из грубой серой шерсти, поверх повоя завязанном сзади, и девушка заторопилась к ней.

— Здорова будь, бабушка Белогориха! — Велемила бойко поклонилась, махнула концом косы по снегу. — Все ли у вас хорошо, все ли ладно?

— И ты будь здорова, Домагостевна! — с неудовольствием, неприветливо буркнула старуха, пальцем запихивая седую прядь волос под платок и повой. — Чего бродите тут, как мороки? По домам сидели бы, беспуты!