Уснуть и только - Дина Лампитт (1996)

Не испытывая ни малейшего волнения, архиепископ поднялся, соединил ладони и начал читать молитву, не отказывая себе в удовольствии наблюдать за своими благочестиво закрывшими глаза гостями. Он замечал всякие мелочи: например, что в волосах Джона Валье уже серебрится еедина, а Пьер Шарден потихоньку нежно поглаживает руку сидящего рядом с ним Джеймса Молешаля. Мысленно отметив в памяти это обстоятельство, Стратфорд продолжал все так же монотонно, ни разу не запнувшись, произносить слова молитвы.

Он увидел, как Николас ле Мист потихоньку встал и выскользнул из зала, но через несколько минут вернулся – видимо, выходил облегчиться. Пробираясь на свое место, он ухмылялся и одергивал одежду, за что заслужил осуждающий взгляд Агнес де Вотре. В ответ Николас подмигнул и сделал непристойный жест, на который, к удивлению архиепископа, она отозвалась поощрительной улыбкой.

Кашлянув, Джон Стратфорд завершил молитву и, подняв чашу с вином, провозгласил:

– Да благословит вас всех Господь!

На секунду архиепископ задержал взгляд на Николасе, но не обнаружил на его лице никаких следов раскаяния. Приблизив к губам усыпанную драгоценными камнями чашу, Стратфорд отпил большой глоток.

Наблюдая за ним, Джон Валье вспоминал историю о том, как Стратфорд вместе с юным королем, переодевшись купцами, чтобы остаться неузнанными, отправились в путешествие за море. Без сомнения, новый архиепископ – человек, с которым нельзя не считаться. Джон заметил, как за креслом хозяина появился домоправитель Веврэ и, наклонившись, прошептал что-то ему на ухо. Стратфорд кивнул, задал домоправителю какой-то вопрос и, судя по всему, остался удовлетворен услышанным ответом. Однако Валье не расслышал ни одного слова из тех, которыми обменялись архиепископ и Веврэ, потому что как раз в это время громко заиграл небольшой оркестр, состоящий из флейты, волынки, барабана, скрипки и гобоя. Начался пир.

За стенами замка сумерки холодного февральского вечера сменились тьмой, но внутри его царили тепло, свет и веселье. Вино лилось рекой, не меньшим успехом пользовалось угощение: бедро оленя, запанированное в пшеничной каше, жареные лебеди в перьях, павлины, фазаны и огромные кабаньи головы.

Но среди всей этой шумной компании, стрекочу щей, как стая вспугнутых птиц, один человек оставался молчаливым. Архиепископ, евший и пивший весьма умеренно, с непроницаемо спокойным выражением лица наблюдал за своими веселящимися гостями. Он отметил, как от выпитого вина потемнели глаза Джона Валье и стала более широкой улыбка его жены; увидел, как Роберт Шарден украдкой разглядывает хорошеньких молодых женщин, как рука его сына Пьера медленно ползет от колена к бедру Джеймса Молешаля; не упустил и того, как Николас ле Мист, счастливо улыбаясь, вернулся в зал через несколько секунд после Агнес де Вотре.

Вновь появился Веврэ и, наклонившись к архиепископу, спросил, не пора ли открыть новую бочку вина. Стратфорд кивнул, улыбаясь, и продолжал слушать музыку, смех и рассматривать наряды и украшения, которые при дворе сочли бы убогими и жалкими, но которые были вытащены из сундуков и надеты в его честь. Затем он внезапно поднялся и обратился к присутствующим:

– Дорогие леди и джентльмены, вы можете пировать и веселиться всю ночь. Я же должен предаться молитвам, а затем отдохнуть, поскольку сегодня проделал трудный путь из Кентербери.

Не произнеся больше ни слова, архиепископ стремительно развернулся и исчез под аркой, оставив своих гостей в недоумении.

– Ну и как? – неспешно протянул Роберт Шарден.

– Ты был прав, – ответил Джон. – Это не лилия в рясе. Ты обратил внимание на то, как он иногда застывает, как будто покидает на время свою земную оболочку?

– Мне кажется, это случается, когда он глубоко задумывается. Но все равно выглядит впечатляюще.

– Интересно только, о чем он думает?

– Может быть, об убитых королях и властолюбивых королевах?