Его невольница - Ульяна Громова (2020)

У нас получилось. Когда Эд, уложив меня на спину, вторгался в мою плоть, я кричала его имя, потому что хорошо мне было именно с ним. С Эдом. Всегда. Везде. Во всем. С самой первой нашей встречи. Он очень легкий человек, хоть и во многом принципиальный.

Сегодня я ленилась. Лежала на кровати, листая новостные сайты, и не поднялась, даже когда хлопнула входная дверь, звякнули брошенные на консоль в прихожей ключи, хлопнула дверца винного холодильника в кабинете Эда, хлопок пробки и звук наливаемого в бокалы шампанского. Когда раздались шаги к спальне, я закрыла ноутбук и села на постели, не обращая внимания на распахнувшийся халат и оголившиеся грудь и бедра — я не носила дома белье.

— Иди ко мне, моя вольная птичка, — позвал любимым прозвищем мой будущий муж. — Это случилось. Самая тяжелая книга за всю мою писательскую карьеру. Послезавтра прямо на свадьбу доставят авторские экземпляры. Тебя ждет сюрприз.

Я прищурилась:

— Там не может быть для меня сюрпризов.

Черновик, который по возвращении из Турции сунул мне прочитать Эд, претерпел не одну нашу редакцию. Мы шлифовали книгу, пока она не стала захватывающей документальной повестью. Все нюансы наших отношений с Энвером были описаны со всей откровенность, как, впрочем, и все, что касалось Кемрана и Месута. Для меня до сих пор оставались на истории двух братьев и их матери темные пятна, и эти места в книге нам давались тяжелее всего. Мы строили догадки, спорили, выдвигали гипотезы, воссоздавали тайну личности Месута по крошечке, по словечку. Обкатали книгу на портале самиздата, и она стала бестселлером в электронном виде. Мне было интересно читать комментарии, где меня называли то дурой, то умницей, где верили, что Кемран поможет, а Энвер — неисправимый негодяй. Мне приписывали стокгольмский синдром. Я этому ничуть не удивлялась, но только махала на это рукой — меня не мучил Энвер, не издевался, не причинял физическую и моральную боль. Он был гайкой в механизме Кемрана, и сделал все, чтобы его разрушить ради хорошей девушки Вали.

Но я никогда в глубине своего «я» не была хорошей, сама могла замучить кого угодно и практиковала это, заключая в клетки тех, кто неволил девушек. Запирала без еды и воды, как это делали они, и оставляла вместо невольниц, которых увозила домой, в Россию. Я стала международной преступницей, я нарушала множество законов и поступала бесчеловечно, вершила самосуд с холодной головой. Не убивала, но не могла поручиться, что никто не высох от жажды, запертый в клетках.

— Вот увидишь, — заверил Эд и протянул мне бокал. — За тебя, моя жена.

— Еще не жена, — улыбнулась я и сделала глоток.

— Что может случиться после всего такое, чтобы ты ею не стала? — Я повела плечом. — Вот именно — ни-че-го. За СтопРаб и за тебя, моя жена.

Опустевшие бокалы дружно упали на толстый ковер, а мы синхронно уничтожили разделявший нас шаг. Мой халат слетел с плеч, обвив щиколотки, а спущенные джинсы Эда сковали его ноги. Я обвила шею будущего мужа и обхватила ногами его бедра, а он перешагнул штаны и опустил меня на постель.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хочу сзади…

Уложил меня на живот и дернул бедра на себя, поставив в бесстыдную позу. Первый рывок внутрь моего лона вызвал протяжный стон, а уже скоро мир крутился калейдоскопом, взрывался фейерверками, рассыпаясь на яркие осколки, и затапливал тело сокрушительным сладострастием.

— Люблю тебя… — шептал Эд, сжимая меня, наполненную его семенем до краев, — иногда не верю в свое счастье…

— Мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас, — искренне заверила я Эда. Хоть и не любила его так, как Энвера, но знала, что это обещание сдержу. — Ты собираешься устраивать мальчишник?

— Мы с ребятами просто посидим с коньячком тихо, мирно… А вы уже выбрали место, где предадитесь разврату? — поиграл бровями Эд. — Какой-нибудь стрип-клуб или пенная вечеринка?