Неукротимая Анжелика - Анна Голон, Серж Голон

Прозрачная влага с каждым мгновением смывала с ее кожи и ее души следы изматывающей борьбы. Она долго стояла так, пока хруст веток под деревьями, похожий на сухой треск взведенного курка, не спугнул ее. Вернулся страх. Она вспомнила о блуждающих в ночи хищниках, о ненавистных маврах. Красивый пейзаж вновь стал ловушкой, в которой они бились столько дней. Она скользнула в воду, чтобы осмотреть берег. Теперь она была уверена, что кто-то наблюдает за ней, прячась в зарослях. Привыкнув жить, как затравленный зверь, она теперь кожей чувствовала опасность. Лев или мавр?.. Завернувшись в бурнус, она бросилась босиком через заросли лиан и колючие агавы, чьи шипы жестоко царапали ее. Она с разбегу налетела на человека, стоявшего на тропе, слабо вскрикнула, решив, что в испуге побежала не в ту сторону, и вдруг при свете луны узнала светлую бороду Колена Патюреля. В глубине темных орбит глаз нормандского гиганта вспыхивали искры, но голос его был ровен, когда он произнес:

— Это безумие! Вы пошли купаться одна?.. А львы, которые могут прийти к водопою? А гепарды и — кто знает? — мавры, что шатаются тут…

Анжелика была готова броситься на его широкую грудь, чтобы унять ужас, тем более сокрушительный, что охватил он ее в момент покоя и редкой, почти сверхъестественной радости. Этот оазис она никогда не забудет. Должно быть, райское блаженство похоже на то, что она испытала здесь. Теперь она снова среди людей и готова вступить в битву за спасение жизни.

— Мавры? — пролепетала она дрожащим голосом. — Боюсь, что да… Только что там был кто-то, я уверена…

— Это был я. Заметив, что вас слишком долго нет, я пошел на поиски. Не допускайте больше подобной неосторожности, иначе — слово Патюреля — я задушу вас собственными руками.

Легкая насмешка смягчила грозный тон. Но он не шутил. Она почувствовала, что он был действительно не прочь ее задушить, побить или, по крайней мере, как следует тряхнуть.

Кровь застыла в жилах Колена Патюреля, когда он сообразил, что их спутница ушла и не возвращается. «Еще одна беда, — подумал он, — еще одну могилу копать!… Праведный Боже, не оставь своих детей…»

Он прошел по берегу ручья бесшумно, как привыкший к ночным вылазкам раб. Колен увидел ее под серебряными струями водопада. Длинные волосы наяды падали на ее плечи тяжелой волной, и зеркало ночной воды отражало ее белоснежное тело.

Анжелика вдруг сообразила, что, наверно, он видел, как она купалась. Это смутило ее, но она сердито подумала: какое это имеет значение? Этот человек был груб, он не выказывал ей никаких чувств, кроме пренебрежительной снисходительности сильного к слабому. Он ее терпел, как существо стесняющее, навязанное ему и его товарищам против их воли. Ей трудно было побороть в себе обиду за тот карантин, на который он обрек ее и который она мужественно выдерживала по отношению к другим беглецам, приближаясь к ним лишь для ухода за ранеными. Как тяжко переносить лишения, когда ты в стороне ото всех, отверженная, никем не любимая! Он, наверное, прав, но уж слишком черств и прямолинеен. Он и теперь продолжал вселять в нее робость. Неколебимость духовного и физического равновесия нормандского геркулеса была вызовом всему, что трепетало в ней: неуверенности, слабости, женской хрупкости и впечатлительности. Ей казалось, что его пронзительные голубые глаза при одном взгляде на нее безжалостно отмечают ее усталость, испуг или неосторожность. «Он презирает меня, как пастушеский пес — глупую овцу», — думала она.

Она села к изголовью Колоэнса, но взгляд ее, помимо воли, все время возвращался к бородатому профилю вожака, освещенному слабым огнем фонаря. Колен Патюрель рисовал палочкой на песке план дороги и объяснял его венецианцу, парижанину и баску, склонившимся к нему.

— Вы остановитесь на опушке леса. Если увидите на ветке второго дуба красный платок, пройдите еще немного вперед и издайте крик козодоя. Тогда еврей Раби выйдет из зарослей.