Там, где ты - Сесилия Ахерн (2016)

– Я не очень понимаю, что происходит, Сэнди. Не знаю, почему мы все здесь собрались, как сюда попали и даже что мы должны тут делать. Впрочем, ничего этого я не знал и тогда, когда жил дома, с мамой, – улыбнулся он. – Но, насколько я могу понять, ты последовала сюда за всем своим имуществом, и вот теперь вещи день за днем пропадают. Не знаю, куда они деваются, но где бы это место ни находилось, хотелось бы, чтобы у тебя были доказательства твоего пребывания здесь, когда ты тоже туда попадешь. Доказательства нашего существования. – Его улыбка увяла. – Я очень устал, Сэнди. Пойду посплю. Встретимся в семь, на заседании совета.

Глава сорок третья

У Барбары Лэнгли оказалось не так много одежды, подходящей для собрания жителей поселка. Ведь багаж затерялся по дороге в Нью-Йорк, где она планировала провести выходные, так что теперь, двадцать лет спустя, ее наряды вряд ли могли рассчитывать на одобрение участников собрания. Впрочем, никогда не знаешь заранее.

Я решила пропустить репетицию в Доме коммуны – хватит и того, что я пойду туда вечером. Кроме того, постановка меня мало интересовала, а Хелена прекрасно с ней справлялась. Я осталась в магазине, чтобы подменить Бобби, который по понятным причинам решил провести день в постели. Найти себе занятие удалось без труда: я с удовольствием копалась в отделе одежды для длинноногих, где вела себя с воодушевлением медведя, случайно забредшего на площадку для пикников. Возбужденно стягивала с вешалок вещи, о которых всегда мечтала дома. С моих губ срывались восторженные возгласы, когда я натягивала блузки с рукавами до кистей, футболки, закрывающие пупок, и брюки со штанинами, доходящими до полу. Дрожь пробегала по телу всякий раз, стоило мне ощутить ткань на тех участках кожи, которые привыкли оставаться голыми и незащищенными. Как много значит один-единственный дюйм материи! В особенности если стоишь на автобусной остановке холодным утром, отчаянно натягивая рукава любимого свитера, чтобы они прикрыли зябнущие запястья. Этот несчастный дюйм, ничего не значащий для большинства людей и такой важный для меня, представлял собой границу между хорошим и плохим днем, между внутренним покоем и мерзостью окружающей действительности, между отказом в праве быть как все и осуществлением, пусть и временным, всепоглощающего желания не отличаться от других. На несколько дюймов длиннее – на несколько дюймов счастливее, богаче, довольнее, теплее.

Всякий раз звон подвешенного над дверью колокольчика возвещал конец радости, – как в школе, когда перемена подходила к концу и счастье резко обрывалось. В этот день большинство покупателей приходили в магазин с единственной целью: посмотреть на меня – на ту, о которой столько слышали, ту, которая знает нечто. Люди разных национальностей пристально изучали меня в надежде, что я узнаю их, и, не находя подтверждения, уходили разочарованными, унося на своих плечах еще большую тяжесть. Когда колокольчик тренькал в очередной раз и новая пара глаз всматривалась в мои, я начинала еще больше нервничать из-за сегодняшнего вечернего собрания. Безумно хотелось замедлить бег стрелок на многочисленных часах, развешанных по стенам, но их стремительное движение было мне неподвластно, и вот, совершенно неожиданно, наступил вечер.

Похоже, весь поселок решил посетить собрание Совета. Мы с Бобби прокладывали себе путь сквозь толпу, медленно подплывающую к огромным дубовым дверям. Информация о человеке, способном сообщить новости об оставшихся дома близких, заставила людей всех национальностей, рас и верований тысячами стекаться к зданию. Раскаленное апельсиновое солнце скрывалось за соснами, и свет от него дробился, как в стробоскопе, когда мы торопливо лавировали в человеческом потоке. В небе над нами соколы нарезали круги в опасной близости к верхушкам деревьев. И я ощущала направленные на меня со всех сторон выжидающие взгляды людей, словно готовых к броску.