Грязная любовь - Меган Харт (2011)

– Точно? – радостно переспросила она и, бросив мою руку, быстро и импульсивно меня обняла. Я тут же напряглась. Марси похлопала меня по спине и сделала шаг назад. Если она и заметила, что ее объятие превратило меня в истукана, то не стала этого комментировать. – Чудненько.

– Чудненько, – улыбнулась я и кивнула.

Ее энтузиазм заразил и меня. К тому же века прошли с тех пор, когда у меня была подруга. Любая. Позднее, уже за рабочим столом, я поймала себя на том, что напеваю под нос.

Эйфория не длится долго даже в самых благоприятных для нее условиях. Моя пропала сразу, как только я толкнула входную дверь и, войдя в дом, увидела непрерывно мигающий огонек автоответчика.

Мне редко кто звонит домой. Спрашивают врачей, приглашают на распродажи, ошибаются номером. Кроме них еще звонит мой брат Чад и… моя мать. Цифра «четыре» вспыхнула красным светом, словно дразня меня, когда я положила почту на стол и повесила ключи на небольшой крючок у двери. Четыре сообщения за один день? Это только моя мать.

Неприязнь к матери уже стала избитым сюжетом комедиантов, но он неизменно вызывает смех аудитории. Психиатры строят свою карьеру, ставя этот диагноз. Компании, выпускающие поздравительные открытки, идут дальше, пробуждая у покупателей чувство вины из-за того, как они на самом деле относятся к своим матерям, причем настолько сильное, что те охотно расстаются с пятью долларами за кусочек бумажки с нацарапанными на ней несколькими красивыми словами, описывающими чувства, которых у них нет и в помине.

Я не отношусь к числу таких людей.

Я честно пыталась возненавидеть свою мать. Если бы мне это удалось, то, возможно, удалось бы также вычеркнуть ее из своей жизни, забыть про нее и перестать из-за нее мучиться. Но печальный факт в том, что я так и не научилась ее ненавидеть. Все, что мне удается, – это ее игнорировать.

– Элла, возьми трубку!

Голос моей матери – все равно что звуки сирены, подающей сигналы судам в тумане. Она презрительно зундит, что служит предупреждением для всех парней держаться от меня – ее разочарования – подальше. Я не могу ее ненавидеть, зато ненавижу ее голос и то, что она называет меня Элла вместо Элли.

Эллой можно назвать бродяжку, сиротку, греющуюся возле остывающих углей. Элли звучит чуть более классно, энергично. Имя, которая возьмет себе женщина, которая хочет, чтобы люди воспринимали ее всерьез. Моя мать упорно зовет меня Эллой, зная, что я впадаю от этого в бешенство.

К четвертому сообщению она перечислила все причины, по которым жить не имело смысла, если у кого-то было такое же недоразумение вместо дочери, как у нее. Что таблетки, которые прописал ей доктор для успокоения нервов, ни черта ее не успокаивают. Как неловко ей было просить свою соседку Карен Купер сходить для нее в аптеку, когда у нее есть дочь, которая может и должна о ней позаботиться, но не делает этого. Кроме дочери у нее был муж, который мог бы выполнить ее поручение, но он для нее словно не существовал.

– И не забудь!.. – Ее голос чуть ли не воплем выплеснулся из маленького микрофона, так что я даже подпрыгнула. – Ты обещала, что скоро меня навестишь!

В конце ее сообщения послышалось потрескивание, шипение, словно она выжидающе умолкла, пребывая в уверенности, что на самом деле я дома и намеренно не беру трубку, а значит, если она немного подождет, то ей представится возможность уличить меня в этом.

Я продолжала смотреть на телефон, и он неожиданно снова зазвонил. Я покорно взяла трубку. Я даже не думала оправдываться. В любом случае она болтала как заведенная минут десять, прежде чем я смогла вставить хотя бы слово.

– Я только что вернулась с работы, мама, – сказала я, когда она отвлеклась на то, чтобы зажечь сигарету, и потому в трубке наступила тишина.

Она выслушала меня и презрительно фыркнула, показывая, что думает на этот счет.

– Поздновато.