Боярин - Роман Галкин (2017)

Пока я перевариваю услышанное, вдоль стен зажигают еще несколько свечей. Кроме того, у некоторых подошедших в руках тоже присутствуют свечи. Коридор освещается довольно ярко. Собравшиеся внимательно осматривают распростертые на полу тела. Тот, которого я использовал в качестве стенобитного орудия, лежит без движений, закатив широко открытые глаза. Первый уже не хрипит, а подвывает, лежа на спине и придерживая здоровой рукой пострадавший локоть. Не завидую я ему. Более того, искренне соболезную. Помнится, когда я выбил плечевой сустав, так потом несколько ночей спать не мог, так сильно болело. Так мне тогда сустав даже вправлять не пришлось — он сам встал на место. А у этого страдальца локоть вон как смещен, видно даже сквозь одежду. Вот чем хороши уличные драки, так это тем, что после драки все разбегаются и не видят последствия своих необдуманных, или как любят говорить судьи на соревнованиях, неконтролируемых, действий, избегая тем самым душевных терзаний по поводу совершенных поступков.

— Они первые на меня напали, — начинаю оправдываться, понимая, что мои слова звучат, мягко выражаясь, по детски. Вот сейчас разберутся, что я зашиб их товарищей и сорвал им запланированную реконструкцию какого-нить исторически значимого покушения, и наваляют мне таких люлей. А может, и прикопают в снегу. Отвезут мой трупик подальше в поле, и буду я там лежать в сугробе до весны, пока какой-нибудь крестьянин не наедет на меня трактором. Опасливо поглядывая на собравшихся, прижимаюсь спиной к стене и добавляю: — Я вышел по нужде, а они на меня с ножиками кинулись. Я даже сообразить ничего не успел.

— Не успел сообразить, говоришь? — один из вчерашних бородатых сотрапезников, он же один из храпунов, что спали со мной в одной комнате, осмотрев поверженных, подозрительно смотрит на меня. — А что ж ты делаешь ночью с людьми, ежели успеваешь сообразить? Разрываешь их напополам? Али еще что страшнее?

— Они первые напали, — повторяю еле слышно, внутренне уже смирившись с тем, что сейчас со мной случится что-то страшное и неизбежное.

— Караульные убиты! — доносится крик с лестницы. Оттуда появляется встревоженный Алексашка, — Петр Лександрыч, караульных кто-то зарезал!

Все присутствующие молча смотрят на него. Прямо немая сцена из «Ревизора». Вот только почему-то кажется мне, что это вовсе не игра. Эти абреки нападали на меня вполне серьезно. Если второй мстил за товарища, то у первого не было никаких причин для нападения. Вспоминаю якобы спящего караульного у дверей. Получается, что он был мертвый? Но он же был один. А Алексашка кричит о караульных. А горбун? Так он, значит, заодно с этими бандюками? Так вот что за Эсмеральда пряталась за печкой. Так это меня могли еще тогда прирезать, когда я ходил за водой! Да что здесь такое творится? Куда это я влип?

— Да что здесь такое творится? — вопрошаю вслух и смотрю на долговязого.

— А вот мы сейчас узнаем, — говорит он и обращается к собравшимся, отсылая, кого взять солдат, да перевернуть в поисках подозрительных личностей и двор, и дом, кого проверить обоз. — А мы пока здесь разберемся. Дмитрий, иди-ка за мной. Алексашка, тащи этого, что живой, поспрашиваем.

Поняв, наконец, что меня пока убивать не собираются, шагаю за Петром Александровичем в комнату. Сзади раздается жуткий крик. Оборачиваюсь. Оказывается, Алексашка, намереваясь тащить за нами бандита, схватил его за покалеченную руку, отчего тот и взвыл благим матом.

— Тьфу ты! — сплюнул испугавшийся крика денщик и влепил орущему подзатыльник, отчего с головы того слетела папаха.

И почему я окрестил этого страдальца абреком? Вполне славянская физиономия с носом-картошкой и шапкой русых волос. Вероятно, мохнатая папаха вызвала определенные ассоциации.