Неожиданно мать! - Ксюша Левина

— Они правы, — задумчиво пробормотала она. — Что не так?

— Это… звучит слишком цинично.

— Ты ли это говоришь? Рома, ты серьезно?

Снова Мотя назвала его по имени, и он снова дернулся. Она странно и очень интимно это произносила. Ро-ма. И у нее был красивый голос.

Роман не замечал раньше, как низко и бархатно Мотя говорит.

— Я…

— Ты сам мастер говорить ужасные и циничные вещи, и сейчас кого-то упрекаешь. Они правы. И это ты сказал, что так…

— Я знаю, — перебил он. — Но когда это говорит кто-то другой… Все обесценивается и звучит как насмешка.

Серега приоткрыл глаза и посмотрел на Мотю, потом на Романа. А потом закрыл их, будто убедившись, что свои на месте.

Мотя еле держала себя в руках, это было так невероятно печально, так несбыточно. Почему все должно заканчиваться так. Почему нельзя помочь всем?

— Он же и правда поедет в детский дом, — глухо произнесла она. — И какая-то семья заберет его… А может и нет. И там снова… он будет плакать… — она еле справлялась с комом в горле.

— Зачем он тебе, только честно? Почему он? И почему ты?

— Я не знаю, — она шепнула это, и шепот вышел каким-то «влажным», от чего Роман подался вперед и взял ее за руку, словно хотел предотвратить слезы.

Они держались за руки. И оба от этого не могли перевести дух.

— Он меня очаровал. Я не знаю, как думать о нем и… не ревновать к тем, кто его заберет. Я ревную ребенка. Ты когда-то кого-то ревновал?

— Нет, — покачал головой Роман, глядя Моте прямо в глаза.

Они уставились друг на друга и искали ответы, которые не витали в воздухе. Все было слишком сложно, а логика и чувства расходились в противоположные стороны, не желая прийти на подмогу.

— Как ты жил-то все это время…

— Разве в этом счастье? — его голос тоже был тих и трогателен.

— Я не знаю. Но разве не счастье кем-то обладать?

— Люди ник…

— Да, да. Они никому не принадлежат. Но вот, если Лев и Соня Серегу заберут. Представь, что они его кормят, укладывают спать, слушают его дыхание ночью, утешают. В них он вцепляется, когда ему страшно. Им говорит: «Агу», и с ними растет…

— Почему ты всего этого хочешь? — не унимался он. — Откуда это желание? Тебе сколько лет? Двадцать или около того? Зачем тебе связывать себя этим. Что с тобой?

— Я не знаю. Это просто появилось. Как любовь, болезнь или вроде того. Разве кто-то прогнозирует любовь?

— Нет.

— Потому что ты в нее не веришь?

Он не смог ответить. Замолчал, отвел взгляд и Мотя сочла это за победу.

— Кира вернется завтра. И я попросил ее о встрече. Быть может мы решим вопрос так, как будет лучше всем.

— Уже…

— Уже. Увы. Ты, должно быть, думала, что убедишь меня, но…

Он еще что-то говорил, а Мотя не слышала. В ее ушах стоял невероятный гул. Она смотрела на крошечные пальцы Сереги, сжимающие ее палец, и не могла ни о чем другом думать. Она не хотела слушать сухую и отстраненную речь Романа. Не хотела знать, что еще он скажет. Его слова цепляли и выводили из себя, и Мотя даже думала, что ей это нравится в некотором роде, но сейчас хотела просто сказать: «Я в домике», и никого не слышать.

Тридцать девятая. Приятного аппетита

На часах была почти полночь и день казался бесконечным. Роман хмуро смотрел на свое отражение и мечтал отключить слух, потому что в спальне пела колыбельную Мотя.

Очень странную, ни на что не похожую колыбельную.

У нее был красивый голос, она пела тихо, очень ласково. И если Серега под это не спал, то был полным дураком.

Роман смотрел на свое отражение и не понимал, что вообще случилось за эти невероятно долгие дни. Почему его так тянет сейчас в комнату, и в чем скрыта природа этого странного чувства.

— Любят не за что-то, — усмехнулся он.

Роман никогда не видел себя со стороны так ясно, как сейчас.

И никогда не был с собой так честен.