Я уезжаю! - Дана Шварц (2018)

Еще несколько секунд мама смотрит на город, и мне не ясно, слышала ли она меня. Как только я собираюсь повторить свои слова, она отзывается:

– Еще одно место. Я хочу по-быстрому отвести тебя туда, выпить кофе. Уже к трем мы освободимся, так что у нас останется полно времени!

– Значит, это кофейня?

– Вроде того. Но это… немного другое. Я бывала там много раз, когда училась здесь. Оно на Рю ля Файетт. – Ее взгляд бегает по небу, словно она пытается что-то вспомнить. Даже не знаю, хорошее это воспоминание или плохое. – Называется Le Enrique, – добавляет она. – Погоди, дай посмотрю в телефоне.

Мама уводит меня под тенистый навес, подальше от нескончаемого потока туристов. Она печатает невыносимо долго, у меня так и чешутся руки забрать у нее телефон и сделать все самой. Мне кажется, в магазинах «Эппл» специально обучают родителей пользоваться айфонами таким образом: «На каждое слово тратьте не меньше тридцати секунд. И да, печатая, используйте только один палец, это сведет ваших детей с ума!»

– Не находит, – бормочет она, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. – Может, я забыла название. Le… Honorie?

– Стой, ты не помнишь название? Ну и как мы туда попадем?

– Я помню, где это находится, – говорит мама.

– Надеюсь, не слишком далеко, – нетерпеливо ворчу я. Звучит жестче, чем я того хотела. Но мама, к счастью, избавляет меня от ответа.

Глава 7

– УВЕРЕНА, ОНО ЗДЕСЬ, за этим углом, – говорит мама уже в четвертый раз за двадцать минут.

Солнце садится, прячась за неровными крышами, испестрившими своими зигзагообразными тенями улицы. Моя вера стремительно убывает вместе с ним. Я переживаю, хочу пить, и у меня болят ноги – будь проклята Лена с ее болтовней про неизменно модных парижанок, – потому что мы ходим кругами в каком-то непонятном районе города, а на мне – балетки. И там, где кожа соприкасается с обувью, остаются глубокие красные следы.

Должно быть, мы забрели не в самый лучший квартал. Огромные трехэтажные магазины со знакомыми люксовыми брендами сменили узкие ювелирные лавки и дешевые магазины одежды, чьи окна закрыты решетками. Вместо светловолосых женщин в льняных платьях, спешащих на поздний завтрак независимо от времени суток, мы встречаем тощих панков с анархистскими символами на рваных футболках и ботинках, которые на вид тяжелее меня, и мужчин с пивными животами в заляпанных майках. Когда мы проходим мимо, некоторые из них отвешивают скабрезные шуточки – это понятно по манере и тембру голоса даже без знания французского. Но мама с решительным видом продолжает идти.

– Le Henrique, – бормочет она себе под нос.

– Ты уверена, что зашла бы так далеко от кампуса? – Вопрос вполне разумный, хотя в моих устах звучит как нытье и обвинение.

– Уверена, – отвечает она, но не может скрыть сомнения в голосе.

Повернув еще два раза не туда, мама заметно ускоряет шаг. Я стараюсь не думать о содранной коже на ногах.

– Pardone, – обращается она к усатому незнакомцу. Она настигает его так быстро, что я не сразу соображаю, когда слышу ее голос. – Le Henrique? Владелец – американец?

– Oui! Oui! – с энтузиазмом подтверждает мужчина.

Я ни слова не понимаю из его речи, но замечаю, как с маминого лица улетучивается паническое выражение. Мужчина говорит еще какое-то время – не могу не отметить, что занимает это дольше, чем объяснение дороги к бару. Слова сопровождаются резкими взмахами рук.

Вскоре мы снова отправляемся в путь. По новой улице, которой тут не должно быть, но за последние несколько минут она необъяснимым образом материализовалась. Париж превратился в сумеречный лабиринт. Мы еще некоторое время сворачиваем, пока не оказываемся перед уличным художником, которого точно уже встречали.

– Это не та дорога, – вполголоса произносит мама.

Я проверяю часы на телефоне.

– Почти половина четвертого. Нам уже пора в Делакруа.