Иезуит - Татьяна Герман (2021)

— Отчего же, можно. Просто они не чувствуют боли и выполняют приказ, пока способны держаться на ногах.

— Испанский форт — твоя работа?

— Конечно, — засмеялся Дух Смерти. — Ненавижу белых. Мои нзамби неплохо справились, а?

— А женщин-то зачем убивал?

— И бокору нужна жена.

— Ты спал с ними, а потом сжирал своих собственных детей…

Впервые в глазах Айа-Найи мелькнуло нечто похожее на страх.

— Одного попробовал оставить, но вскоре понял, что он растет нормальным, не нзамби.

— Ты убил его, потому что он мог тебя выдать?

Молчание.

— И ты еще смеешь рассказывать, что любил своих детей?! — возмущенно вскричал Иштван.

— Не тебе меня судить! — рявкнул Дух Смерти. — Это такие, как ты, лишили меня семьи!

Он вдруг резко свистнул, и тотчас справа мелькнула тень. Священник не успел опомниться, как прыгнувший Сапа Камаюк повалил его на землю. Ружье отлетело в сторону. Инки в ужасе закричали. Изловчившись, Иштван напрягся и оттолкнул жреца, тот упал спиной в костер и дико завопил. В то же мгновение колдун, схватив валявшийся рядом макан, вскочил и занес его над головой лежащего перед ним белого…

Грохнул выстрел, и над селеньем взмыла стая испуганных туканов. Прежде, чем рухнуть на землю, Дух Смерти успел обернуться и увидеть своего убийцу.

Вокруг стоял невообразимый шум: индейцы галдели, женщины плакали, Камаюк, волосы и одежда которого моментально вспыхнули, истошно кричал. Иштван перевел дух и подскочил к колдуну.

— Мертв.

Он наклонился было к костру, чтобы попытаться вытащить жреца, но Апу Ума решительно его отстранил:

— Нет! Пусть отправляется к Супаю!

Иштван отошел, с содроганием наблюдая, как дикарь корчится в огне. В воздухе поплыл запах горящего мяса. Обступив костер, инки смотрели на агонию жреца. Тот уже не кричал, а хрипел. Наконец послышалось что-то похожее на поскуливание, и он затих.

Иштван почувствовал дурноту. Эти вопли и запахи напомнили ему ведьму, сожженную когда-то на его глазах в Париже. Помнится, она прокляла всех, кто с интересом и равнодушием наблюдал за казнью, а потом началась давка, в которой погиб его отец.

«Я ведь был в числе зрителей, — вдруг подумал священник, — значит, тоже проклят. Быть может, поэтому мои дети умирают?»

Костер постепенно затухал, и инки осторожно вытащили почерневший труп. Иштван, очнувшись от воспоминаний, обернулся к вождю:

— Почему он это сделал, Великий Вождь?

— Душа его была трусливей лани. Он мог стать хорошим жрецом, но страх победил. Камаюк не верил тебе. Может быть, даже ненавидел. А Духом Смерти восхищался. Я видел, как Айа Найа сверлит его взглядом, и был готов стать преградой на его пути. Но не успел.

— Но кто стрелял?

Вождь усмехнулся и кивнул в сторону росшего неподалеку раскидистого фикуса. Возле него стоял Сампа Анка, все еще сжимая в руках ружье. Иштван шагнул к нему и с благодарностью обнял.

— Спасибо! Ты все это время сидел в засаде?

Юноша улыбнулся и кивнул, но тут же в глазах его мелькнула тревога.

— Что теперь будет, Амаута? Нзамби придут мстить за Духа Смерти?

— Нет, конечно. Думаю, просто умрут с голоду.

Он не ошибся. Когда двумя неделями позже Иштван и Сампа Анка наведались в дом колдуна, они нашли там полтора десятка разлагающихся трупов.

Дни складывались в месяцы, месяцы — в года, а Иштван все жил среди индейцев, не переставая надеяться, что судьба улыбнется ему, и он сможет добраться до мест, где обитают европейцы. Дикари любили «белого брата» всем сердцем, но его душа рвалась к цивилизации.

Сампа Анка женился на красивой, скромной девушке, у них родился сын. Иштван искренне радовался за друга, но каждую ночь видел во сне, как обретает вожделенную свободу.

После гибели колдуна священник стал героем племени. Сочтя момент благоприятным, он снова обратился к Апу Уме с просьбой отпустить его.