Когда порвется нить - Никки Эрлик (2022)

Предположив, что самая длинная из возможных нитей соответствует редкой продолжительности жизни примерно в сто десять лет, исследователи постепенно проделали обратный путь, чтобы установить примерную длину нити и соответствующую ей продолжительность жизни. Точного количества лет они вывести все же не смогли; наука не была настолько точной. Однако все желающие могли зайти на сайт, ввести длину своей нити и, ответив на три вопроса, убедившись, что действительно готовы увидеть результат и согласны не подавать в суд, если данные им не понравятся, наконец узнать ответ, напечатанный невыносимо четким черным шрифтом Times New Roman. Время, которое им оставалось прожить на свете, сообщалось с погрешностью в плюс-минус два года.

И если поначалу они лишь смутно осознавали, что нить Моры не такая длинная, как у Нины, это ощущение вскоре выкристаллизовалось в нечто сокрушительно конкретное.

Нить Моры сообщала, что ей отведено около тридцати лет.

Ей оставалось меньше десяти лет.

В начале апреля Нина хотела поговорить с Морой о том, что происходит, и они часто беседовали, но Нина тревожилась, что не в состоянии оказать поддержку, которую могли бы дать Море собратья, получившие такие же короткие нити.

– Ты знаешь, что я всегда буду рядом с тобой, – сказала Нина, – но, возможно, кто-то может поддержать тебя иначе? Сестра говорит, что в ее школе начали организовывать группы поддержки.

– Я очень ценю твои попытки помочь, – ответила Мора, – но не уверена, что хочу оказаться среди несчастных, со слезами вещающих о том, сколько всего они не успели в жизни.

– Говорят, создаются разные группы, в зависимости от длины нити, то есть те, кому осталось меньше года, встречаются отдельно, а те, у кого впереди еще, может быть, двадцать лет, – отдельно, ну и другие, кто рассчитывает прожить, например… – Нина замолчала, сомневаясь, стоит ли продолжать.

– Как я, – закончила за нее Мора.

– Конечно, поступай так, как считаешь нужным, я все равно буду на твоей стороне, несмотря ни на что.

Мора посмотрела на Нину, чья маленькая фигурка казалась еще более хрупкой в тусклом свете на лестнице, по которой они поднимались к себе на третий этаж, и согласилась посетить группу поддержки хотя бы для того, чтобы осушить слезы – прозрачную смесь вины и горя, которая блестела в глазах Нины.

Менее чем через неделю Мора отправилась в школу, где проходили сеансы групповой терапии.

На улице царила ставшая привычной картина: по крайней мере, одна контора в квартале, по которому шла Мора, была закрыта, двери и окна уже заколочены. На запертых дверях и металлических воротах закрытых магазинов и ресторанов часто встречались таблички с надписями вроде: «Ушел жить своей жизнью», «Провожу больше времени с семьей» или «Отправился за воспоминаниями». На двери бывшего ювелирного магазина Мора обнаружила листок бумаги, на котором было написано: «Закрыто. Ставим точку».

Однако более тревожными, чем эти надписи, были другие встречи – более редкие, но все же случавшиеся, – порой Мора натыкалась на чужую открытую коробку, лукаво выглядывающую над краем мусорного бака или из-под кучи мусора, пылящуюся в куче сломанной мебели на обочине.

В дни и недели, последовавшие за новой информацией о нитях, люди, оправившись от шока, находили разные способы обращения с нежеланными сундучками, вторгшимися в их жизнь. Некоторые, выбрав сознательно невежественный подход в надежде достичь обещанного блаженства, выбрасывали свои шкатулки, чтобы избежать искушения и никогда их не открывать. Склонные к драматическому взгляду на жизнь бросали ящички в реки и озера или запирали в дальнем углу, на чердаке. Бесцеремонные же просто выбрасывали коробки в мусорное ведро.

Некоторые пытались уничтожить коробки в приступах ярости, однако те оказались прочными, как черные ящики в самолетах: их нельзя было ни сжечь, ни разбить, ни растоптать.