Надоевшая - Сашетта Котляр

Оказалось, парень не шутил. Он не собирался причинять мне вреда, и, по сравнению с предыдущим охотником до моего бренного тела был очень галантен и вежлив, но он планировал вернуть меня тому, кто больше заплатит. Либо Максиму, либо Денису. А вырученные деньги отправить сестре на лечение заграницей. У той был лейкоз, а у него — не было денег на лечение. Ну, как? Были, пока он работал одновременно и на того, кто манипулировал Агатовым, и на Новикова. Только это не могло продолжаться вечно, из него был не самый лучший двойной агент, так что, увидев меня, он решил получить разом крупную сумму денег, и скрыться от обеих сторон, заодно помогая сестре. Даже и не получалось его осуждать. Аньке сейчас, должно быть, пятнадцать и умирать в таком возрасте я бы не пожелала никому. Только не верилось: неужели Максим не помог бы ей и так?

Виталя считал, что нет, я… Я не знала. Но злость на то, что он меня решил продать испарилась очень быстро. Если бы у меня была любимая сестра, и она бы умирала, я не задумываясь поступила бы так же. К тому же, по нему было видно, насколько ему паршиво. Он вел машину и курил сигарету за сигаретой, иногда украдкой глядя на меня, и рассказывая все это. Наверное, ему нужно было выговориться. Не знаю. Но, в любом случае, его поступки осуждать упорно не получалось. Это, видимо, альтруизм или что-то подобное… Позиция «своя шкура ближе к телу» никогда не была мне близка, но лишь до тех пор, пока «шкурой» не становился кто-то близкий. Как человек, который их не имел, я странным образом понимала боязнь потери.

Видя это понимание и сочувствие в моих глазах, Виталя курил все больше и больше, пока я не отобрала у него пачку и не посоветовала смотреть на дорогу. На такой скорости его курение могло обернуться для нас внезапным столкновением с каким-нибудь деревом. Парень выругался, явно не понимая, какого черта я его еще и жалею, но больше не курил. И все вел машину, и вел. Даже по прилизительным моим подсчетам за такое время можно было проехать три-четыре населенных пункта, где бы мы не находились изначально.

В конце концов, я, по всей видимости, задремала, потому что очнулась от того, что самый адекватный из моих пугающе многочисленных похитителей тряс меня за плечо.

— Подъем, приехали, — тихо, но четко проговорил он, увидев, что я разлепила ресницы.

Я поднялась, зябко поежившись. После сна улица казалась пугающе холодной даже несмотря на то, что я была одета по погоде. Впрочем, спорить мне не хотелось. Слишком запомнилось, с какой болью он рассказывал про сестру. Так врать неспособен никто, и пусть убежденность в этом делает меня наивной дурой, но он не лгал. Про Аньку — это была правда. Да и смысла обманывать ему просто не было: я и так была в его руках, и не представляла никакой опасности. Измотанная физически и морально школьница против взрослого, и к тому же более чем спортивного парня? Да не смешите, у меня, как обычно, не было никаких шансов.

Виталя выпустил меня из машины, запер ее, и, взяв за руку, повел в многоэтажку, около которой была припаркована теперь привезшая нас тачка. Мелькнула мысль, что это самый удачный момент для воплей вроде «Помогите! Пожар! Наводнение! Землятресение!», однако, я предпочла молча идти рядом с ним. Было грустно и, вопреки инстинкту самосохранения, хотелось не бежать, а как-то поддержать парня. Если бы здесь был Максим… Он точно обозвал бы меня пустоголовой. И я не стала бы спорить.

Мы вошли в лифт, где парень нажал на кнопку седьмого этажа. В тесном, грязном обшарпанном помещении, стены которого были изрисованы нецензурщиной мы все так же молчали, а я не могла перестать смотреть на грустное лицо Витали. У него, что называется, на морде было написано отвращение к самому себе, и я была твердо уверена: стоит нам дойти до места назначения, и он снова примется курить. И курить, и курить, и курить. Сигарету за сигаретой. И молча смотреть на меня печальным взглядом, который я чувствовала на себе даже во сне.