Закон Моисея - Эми Хармон

— Нет, — она продолжала обводить взором рисунок. — Я не хочу быть одной. Мне бы хотелось, чтобы ты нарисовал нас. Меня и себя, — она подняла взгляд и посмотрела мне прямо в глаза. — Вместе.

Я притянул Джорджию, прижимая спиной к своей груди так, чтобы она стояла лицом к холсту, и начал делать набросок. Ее голова разместилась между моим плечом и подбородком, и я прижался щекой к ее лбу. Я обнял ее левой рукой, подняв правую для выполнения поставленной задачи. У меня заняло меньше минуты, чтобы добавить на рисунке свой профиль — всего лишь лицо, склоненное к ней, и шея. Получилось схематично, всего лишь контуры и намеки, но это были мы, и моя рука порхала над холстом, добавляя новые детали к образам нас обоих.

Я забыл про Илая, сидящего на новой кровати. Я купил ее, чтобы заменить узкую односпальную кровать, на которой спал всякий раз, когда приезжал к Джи. Я полностью растворился в ощущении близости Джорджии и в картине перед собой. А когда Джорджия повернулась в моих объятиях и подняла на меня сияющий взгляд, я забыл и о картине тоже.

Я не помнил, как отложил кисточку в сторону или как закрутил колпачки масляных красок. Я точно не помнил, как мы пересекли комнату, или как полночь перешла в утро. Я помнил только то, какого это ощущать близость и прижиматься губами к ее губам.

Поцелуй не был жестким или торопливым. Он не включал в себя блуждающие по всему телу руки или соблазнение. Но он был наполнен обещанием. Искренностью. И я не принял никаких попыток, чтобы получить что-то еще, кроме этого.

Хотя мог бы.

Воспоминание о том, каково это потерять голову от распаляющего жара, словно искрилось между нами. Но я больше не хотел воспоминаний. Я хотел будущего. Я наслаждался движением наших ртов, прикосновением губ, сплетением языков, ощущением того, как руки Джорджии обнимают мой торс. Цвета, возникшие у меня перед глазами, переливались, переходя от бледно-лилового к пурпурному и темно-синему.

И когда это произошло, я отстранился, чтобы окончательно не забыться. Губы Джорджии продолжали тянуться к моим, словно она еще не закончила, веки оставались прикрытыми. Ее глаза были подобны темному шоколаду, и я хотел снова затеряться в этих темных омутах. Но мы с Джорджией были не одни.

И когда я посмотрел сквозь ее взъерошенные волосы, отстраняясь от сладких губ, на ребенка, который молча наблюдал за нами, то вздохнул и ласково попрощался с ним. Маленьким мальчикам пора было ложиться спать. Я мысленно воздвиг водную стену и прошептал.

— Спокойной ночи, вонючка Стюи.

Джорджия вся напряглась в моих руках.

— Спокойной ночи, жадина Бейтс, — осторожно добавил я.

— Спокойной ночи, упрямец Дэн, — тихо произнесла Джорджия, и у нее задрожали губы, когда она сжала пальцами мою футболку в отчаянной попытке сохранить самообладание. Я крепче обнял ее, выражая признательность за ее веру и за ее усилия.

— Спокойной ночи, Илай, — сказал я и почувствовал, что он ускользнул.

Я лежал в темноте, слушая дыхание Джорджии рядом со мной, и надеялся, что Мауна и Мартин Шепард не лежали в тот момент без сна, беспокоясь о своей дочери, которая познала любовь и все потеряла. Она сказала принести ей радость или уходить. И я действительно не намеревался никуда уходить.