Конец лета - Даниэла Стил (1993)

— Может быть. — На мгновение он, казалось, хотел снова избежать ее взгляда, но затем вдруг выпрямился. — Но этого не произойдет, Дина. Слишком многое у нас с тобой поставлено на карту.

— Неужели? Что же? — Но она прекрасно понимала, что он имел в виду, хотя у них больше не было ничего общего. После того, что произошло вчера, ребенок принадлежал только ей. Не им, а ей.

— Ты прекрасно знаешь что. Наш ребенок. — Он хотел смягчить свой взгляд, но не смог. — Это многое значит для меня. Для нас.

— Нас? Знаешь, Марк, я даже не верю в то, что есть «мы». Отдельно существуешь ты и я, но нет «нас». Твое единственное «нас» может относиться к твоей подруге. Это было написано вчера у тебя на лице.

— Я был пьян. — В какой-то момент выражение отчаяния появилось у него в глазах. Дина заметила это, но теперь ей это было безразлично.

— Ты был счастлив. Мы с тобой давно не были счастливы. Мы жили друг с другом по привычке, из чувства страха, обязанности, боли. Я собиралась расстаться с тобой через неделю после смерти Пилар. Я сделала бы это, если бы не обнаружилось, что я беременна. Но я собираюсь сделать это именно теперь.

— Я не позволю тебе. Ты умрешь с голода. — Он был явно разгневан, в его глазах внезапно появились злые огоньки. Ей не удастся отобрать у него единственное, что было дорого ему, — ребенка.

— Чтобы выжить, я не нуждаюсь в тебе. — Это были громкие слова, и оба знали это.

— Как ты будешь зарабатывать деньги на пропитание? Живописью? Уличной продажей нескольких своих рисунков? Или вернешься к своему любовнику?

— Какому любовнику? — Дина почувствовала, как будто ее ударили по лицу.

— Ты думаешь, я не знаю, ты лицемерка, стервозная обманщица. Ты читаешь мне мораль по поводу моих… дел… — Он слегка качнулся, бросая ей в лицо подобные слова. — Но ты не такая уж чистая сама.

Она вдруг побледнела.

— Что это значит?

— Это означает именно то, что ты думаешь. Я уехал в Афины, а ты, очевидно, решилась немножко погулять. Не знаю с кем, и его имя мне безразлично, потому что ты моя жена, и это будет мой ребенок. Вы оба принадлежите мне, ясно?

Внутри у нее все бушевало.

— Как ты осмелился сказать мне об этом! Как посмел! Возможно, я принадлежала тебе раньше, но не сейчас и никогда в будущем. И ребенок никогда не будет принадлежать тебе. Я не позволю сделать тебе с ним то, что ты сделал с Пилар.

Он со злостью посмотрел на нее, стоя на лестнице.

— У тебя нет выбора, моя дорогая, ребенок мой… Мой, потому что я готов принять его, стать его отцом, остаться с тобой, несмотря на все, что ты сделала. Но не забудь, что я все знаю. Ты не лучше, чем я, несмотря на весь твой вид святоши. И помни… — его глаза сузились, и он вновь покачнулся, — именно я усыновлю ребенка, дам ему свое имя. Потому что я хочу его, а не потому, что он мой.

Голос Дины прозвучал намеренно холодно. Она стояла неподвижно, наблюдая за Марком.

— Значит, ребенок не твой, Марк?

Он неуклюже расшаркался перед ней, склонив голову.

— Верно.

— А почему ты так решил?

— Потому что женщина, которую ты так ненавидишь, страдает диабетом, и если бы она забеременела от меня, это могло бы убить ее. Несколько лет назад я подвергся стерилизации. — Он посмотрел на Дину, довольный сделанным признанием. Дина рассеянно прислонилась к спинке кресла.

— Понятно. — В комнате наступила долгая тишина.

— А почему ты сообщаешь мне об этом сейчас?

— Потому что я устал от лжи и от твоего несчастно-трогательного выражения на лице, разыгрываемых тобой чувств, которыми я часто злоупотреблял. Но я не злоупотреблял вами, мадам. Я оказал вам милость. Несмотря на ваше мерзкое поведение, я содержал вас и ребенка. Несмотря на то, что вы изменили мне. И теперь, когда он оставил вас, кроме меня, нет никого, к кому бы вы обратились. Вы моя.