Дрянь - Софья Ролдугина (2018)

Рыжий лекарь отступил назад и приподнял руки ладонями вверх, означал этот жест одновременно и «уймись» и «я не собираюсь тебя трогать». Ему сейчас было совершенно не до неуместных нравоучений, и он прошел туда, куда и собирался — в ломбард.

Открытие входной двери сопровождалось довольно мелодичным перезвоном подвешенных над ней колокольчиков, и доктор ступил в слабо освещенное лампами помещение без окошек, очень напоминавшее какую-нибудь лавку старьевщика. Вдоль стен на разномастных полках и столах теснился разнообразный скарб — посуда, какие-то статуэтки, большие книги в кожаных переплетах, затейливые куклы. И к каждой вещице была на видном месте прилажена заполненная этикетка определенного цвета. А еще там были часы, множество часов — больших и маленьких, настольных и настенных, новых и старых, совсем простых и очень мудреных, снабженных массой дополнительных функций. Одни из них уже остановились, а некоторые до сих пор исправно шли. Их тиканье наполняло воздух неслаженным хором, напоминающим стрекотание компании пьяных сверчков. И этот звук был не самым приятным, даже немного жутковатым, потому как эти механизмы отсчитывали время в ожидании своих владельцев, которых могли уже никогда и не дождаться…

— Добрый день, — поздоровался посетитель с красным пером на шляпе, — я хотел бы сделать залог.

— Добрый, — деловито кивнул маленький старичок, сидевший за стойкой на высоком табурете. Разумеется, ему было понятно, что человек пришел в ломбард именно для того, чтобы что-нибудь заложить, а не спеть и сплясать или просто пообщаться о погоде.

— Сколько денег вы сможете дать мне за эту вещицу?.. — молодой человек протянул оценщику большую булавку для шейного платка, увенчанную кусочком малахита размером с ноготь на мизинце. Некоторые, конечно, отращивают ногти непомерной длины, как минимум на одном пальце, чтобы использовать его потом как зубочистку и в других полезных целях… Но у доктора ногти были всегда очень коротко, аккуратно острижены, поэтому и представить можно, что размеры самоцветного камушка были более чем скромными.

— Нет, это я не возьму, — ответил оценщик, которому хватило секундного взгляда на эту безделушку через толстую линзу лупы, — она ничего не стоит. Конечно, это не самая плохая вещь… Знали бы вы, какие штуковины мне тащат каждый день — там и старые башмаки, и дырявые котелки… Но те стоят еще меньше, чем ничего. А ваша булавочка просто никому не понадобится… А я не скупаю хлам, который мне заведомо не окупится.

— Тогда, может быть, возьмете перо для письма? Оно с бронзовым наконечником, и покупал я его когда-то довольно дорого…

Перо было, действительно, намного лучше булавки и не в пример полезнее. Доктор бы с удовольствием оставил его себе, да только без чернил оно все равно было ни к чему. Макать профессиональный письменный инструмент в сок каких-нибудь ягод или водичку с растворенной сажей было просто кощунством, а такую роскошь, как дорогие чернила, он уже давно не мог себе позволить, поэтому прекрасно обходился карандашными грифелями.

— Вот это уже, конечно, получше… Но все равно, нет. Поймите, господин врач, я же не для себя вещи покупаю. Так что мне ваше перо сто лет как не нужно. А кому оно нужно, тот не придет за ним в ломбард. Сюда обычно ходят те, кто и писать-то не особо умеет.

— Понятно… — проговорил он с видом человека, который знает, что делать, но которому не очень-то нравится намеченный выход, — тогда возьмите вот это, — после нескольких минут сомнений и ощутимой моральной борьбы, молодой человек извлек из внутреннего кармана жилета часы на цепочке. Аккуратные, круглые, в латунной оправе с выпуклой литой крышкой без лишних украшательств.

Придерживая их за конец цепочки, врач аккуратно опустил часики в морщинистую ладонь оценщика и нехотя отпустил. Старичок принял эту единственную ценность бережно и внимательно, тут же приступив к изучению, вооружив глаз увеличительным прибором, и одобрительно закивал.