Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

Всю ее жизнь грызущая тревожность делала людей для нее непроницаемыми. Как бы хорошо она ни знала кого-то, какими бы ни были логические связи, сколько бы уступок ей ни делали – этот глубоко укоренившийся страх отвержения всегда делал для нее невозможным что-то из этого увидеть. Это словно изморозь на стекле. У нее изначально никогда никого не было, поэтому она считала неудивительным то, что никто не захочет быть с ней.

Она проводит ладонью по покрывалу на кровати, и ее костяшки касаются чего-то холодного и твердого – ее карманного ножика. Видимо, он выскользнул, когда она бросила сумку.

Она поднимает его, поворачивает в руке. Рыбья чешуя, наклейка на рукояти. Если бы она захотела, она могла бы покрутить его между пальцами, выдвинуть лезвие и открыть окно. Мама ее научила. Она все помнит. Она не должна была такому учиться, но она научилась.

И теперь она использует все, чему научилась, чтобы помочь Джейн. Черт.

Можно попробовать, думает она. Можно порвать себя на части и перестроить заново, сшить новую себя из обрезков тысяч других людей и мест. Можно попробовать принять другую форму. Но в конечном итоге есть место у изножья кровати, где твоя обувь ударяется о пол, и это то же самое.

Все всегда то же самое.

На следующий день Огаст берет с холодильника документ, который прислала ей мама.

Она не открывала его со дня получения, не думала о нем, но и не выбросила в мусорку. Она хочет, чтобы его не было, поэтому запихивает его в сумку и садится на «Кью», чтобы доехать до почты. Он кажется тяжелым у нее в сумке, словно семейная реликвия.

Все-таки невероятно, как вид Джейн, сидящей там, как всегда, и тычущей в край сиденья своим швейцарским ножиком, снимает напряжение в ее плечах.

– Привет, Лэндри, – говорит Джейн. Она улыбается, когда Огаст наклоняется, чтобы приветственно ее поцеловать. – Еще не спасла «Билли»?

– Работаю над этим, – говорит Огаст, садясь рядом с ней. – Еще нет каких-то озарений?

– Работаю над этим, – говорит Джейн. Она окидывает Огаст взглядом. – Что происходит? Ты какая-то… наэлектризованная.

– Ты можешь это делать? – спрашивает Огаст. – Из-за штуки с электричеством? Я имею в виду, ты чувствуешь эмоциональные частоты других людей?

– Не совсем, – говорит Джейн, подпирая рукой голову. – Но иногда, в последнее время, твои начали проявляться. Не совсем четко, как музыка из соседней комнаты, понимаешь?

Упс. Она чувствует ужасную тупую любовь, исходящую от Огаст?

– Интересно, значит ли это, что ты становишься более настоящей, – говорит Огаст, – как, например, с вином, когда оно подействовало на тебя, хотя раньше ты не могла пьянеть. Может быть, это прогресс.

– Чертовски на это надеюсь, – говорит Джейн. Она отклоняется назад, цепляясь рукой за поручень рядом с ней. – Но ты не ответила на мой вопрос. Что происходит?

Огаст шипяще выдыхает и пожимает плечами.

– Поссорилась с мамой. Это тупо. Не очень хочу об этом говорить.

Джейн тихо присвистывает.

– Поняла тебя. – Короткая пауза снимает напряжение, прежде чем Джейн опять заговаривает. – А, наверно, это не особо поможет, но я кое-что вспомнила.

Она приподнимает низ футболки, показывая татуировки, которые покрывают ее бок от ребра до бедра. Огаст видела их все, по большей части торопливыми вспышками или в полутьме.

– Я вспомнила, что это значит, – говорит Джейн.

Огаст смотрит на чернильных животных.

– Да?

– Это знаки зодиака моей семьи. – Она касается хвостовых перьев петуха, распростертых по ее ребру. – Мой папа, 33-й. – Морды собаки на боку. – Мама, 34-й. – Рогов козла на тазе. – Бетти, 55-й. – Исчезающая под ее поясом обезьяна. – Барбара, 56-й.

– Ого, – говорит Огаст. – А у тебя что?

Она показывает на противоположную сторону таза, на змею, поднимающуюся с ее бедра отдельно от остальных.

– Год Змеи.