Крылья - Элина Градова (2021)

Захожу в палату, ноги подкашиваются. Это скорее, номер люкс в каком-нибудь дорогом отеле, больницей и не пахнет, после небольшого коридорчика попадаю в просторную комнату. Посередине хорошая широкая кровать, примерно такого размера у Сержа дома, я думала специальная ортопедическая. Потом, присмотревшись, понимаю, что оснащена механизмами подъёма и смены положения тела, я таких никогда не видела. На полу толстый бежевый ковёр. Свет приглушённый, в изголовье кровати, что-то, наподобие ночника. Подхожу, ступаю неслышно, боюсь увидеть нечто ужасное…

Ничего такого. Мой эльф спит. Несколько, почти заживших ссадин на лице испугать не могут, между бровей горькая складка. Волосы светлым веером по подушке. Белая пижамная рубашка, дыхание чуть заметное, едва уловимое, ноги заботливо укутаны одеялом, руки по швам…

Касаюсь ладони, она тёплая, живая… Представляю, как эти ладони легко подхватывали в танце, как они всякий раз жадно загребали меня к себе поближе, даже во сне, и начинаю оседать на пол. Накрывает! Не могу сдержать себя и разбудить его боюсь. Реву беззвучно, боясь завыть в голос, зажимаю в зубах одеяло, носом в его ладонь.

— Ксень! Это ты? — всё-таки, разбудила, сука!

— Я, Серж, это я! — вскидываюсь, сквозь пелену слёз вижу, что силится приподнять голову, но не может, подползаю сама, глажу по волосам. Он хмурится, закрывает глаза. Понимаю, если мог бы, отодвинулся, или вообще, оттолкнул. Не может,

— Уйди, — произносит тихо, — уйди, пожалуйста! Уходи отсюда! — под конец, уже орёт!

— Нет, не уйду! — я уже всё решила, — хочешь, чтобы ушла, сам вытолкаешь взашей, а пока лежишь, буду с тобой!

— Зачем? Что тебе надо ещё от меня? — из посеревших глаз искры обиды! — ты получила, что хотела, доиграла свою партию до конца! Иди к Саньке! Он теперь твой!

— Я пойду куда захочу, и когда захочу, — давлю на него, а у самой комок в горле, только что ревела, и снова накатывает, еле держусь, — но сначала долг отдам!

— Какой ещё долг? — не понимает.

— Не помнишь про долг? А я помню! С ложки кормить и горшки выносить! Забыл?!

— Прощаю долг, свободна, — говорит уже спокойно. В руках держать себя умеет лучше, чем я.

— Зато, я не прощаю! Себе не прощаю, ничего!

— Вот от этого и жопа у тебя в жизни, — вздыхает, — не умеешь негатив сбрасывать…

Это ты хорошо заметил, проницательный мой,

— Буду тут тебе глаза мозолить своим негативом, пока не подниму!

— Не поднимешь, — вздыхает опять.

— Тогда… повешусь. Прямо перед тобой. Вот на этой люстре! — показываю на потолок в центре комнаты.

— Смеётся… — вижу, расслабился немного, на секунду, но повеселел. Потом, правда, мрачная морщинка опять образовалась, — Ксень, у тебя теперь своя жизнь. Время не теряй! Петровский — неплохой мужик. Бери его, пока собрался, а то, Катька сейчас очухается и снова придумает, что-нибудь.

— Нет, Петровского, — напрягается,

— С, ним-то, что?

— Ничего… Какая мне разница, что с ним? — удивляюсь, сама на себя, прежде всего, — мне уже давно не было и нет, никакого дела до Петровского!

— Не придумывай, я видел своими глазами! — убеждает ещё, — ты любишь его, и он тебя тоже, иначе меня бы не выставил… У нас с ним не работа была и не просто дружба, у нас братство было. За просто так, братство не просирают!

— Просирают, как видишь! — говорю смиренно. — Мы с Петровским сильны задним умом. Просрали и любовь, и семью, и братство, а теперь, локти кусать будем. По крайней мере я… Только, не вздумай меня жалеть! — предостерегаю.

— Тогда, и ты меня не жалей, — подхватывает, — не надо, Ксень, жалость унижает… Лучше, просто, уйди и всё…

— И не подумаю! Не уйду и жалеть не буду! — хорошо, что мы можем спокойно говорить, — я тебя замучаю всеми процедурами безо всякой жалости! Ты у меня света белого не увидишь, пока не встанешь!