Мой сводный мерзавец - Милана Стоун

— Я вырубился на дряхлом комоде, что стоял в коридоре. А когда проснулся, у нас в квартире уже были менты и скорая. Один из мужиков прижимал тело моей сестры, которое было красное и распухшее.

После этих ужасных слов мое сердце словно сжало тисками. Глаза наполнились слезами, в горле встал огромный ком.

— О, Боже…

Мне больно, как никогда. За него, за маленького мальчика, который прошёл через этот ад. И за взрослого парня, что держит это все в себе.

— Вика упала между кроватью и батареей, зима была, топили хорошо, естественно, малютка не выдержала такой температуры.

Больше не выдерживаю, поворачиваюсь к нему и крепко обнимаю. Слёзы душат, голова кружится.

— Все, все, молчи, любимый. Тихо… Тихо…

Не знаю, кого я успокаивала больше. Его или себя. Я не знаю, что сказать, чтобы ему стало легче, не могу выгнать из головы тот образ, который он описал.

— Я виноват, — говорит мне в волосы. Его уже не трясёт, но я слышу в голосе сожаление. — Я должен был сделать хоть что-то, но мне было всего пять, я попросту не смог открыть эту бл*дскую советскую дверь. Я же чувствовал, что что-то не так…

— Нет, это не твоя вина. Твои родители ужасные люди, — отвечаю сквозь зубы, теперь трясет уже меня. — Просто твари…

— Меня отдали в детский дом, который, по сравнению с жизнью в моей семье, показался раем, потом меня забрали твои родители. Мать спилась, а отец умер от туберкулеза в тюрьме через пять лет.

Снова наступает тишина. Я плачу, а Артём меня успокаивает, хотя в этой ситуации все должно быть наоборот. Злость такая накрывает, что зубы скрепят.

— Я понимаю, что так говорить нехорошо, но я рада, что их больше нет.

Произнесла без доли сожаления, они заслужили худшей смерти! Променять на водку своих родных детей, это просто отвратительно, для меня это ненормально, я такого никогда не пойму и не приму.

— Я тоже. Теперь ты понимаешь, почему я не принимал тебя как сестру? — спрашивает теперь уже очевидную вещь. — Потому что она у меня когда-то была, родная, единственная, моя. Когда ты родилась, первое время я на тебя смотреть не мог. До такой степени мне было хреново, меня выворачивало, в самом буквальном смысле, перед глазами долго стояло бездыханное тело моей сестры. Когда ты росла, мне было непонятно, почему жизнь так не справедлива, почему Вика родилась в такой ужасной семье и так трагично умерла, а тебя все так обожают, относятся как к настоящему сокровищу. Мою неприязнь к тебе заметил твой отец, заволновался, сказал, что если я это в себе не исправлю, то он избавится от меня. И я не виню его за это. В итоге меня отвели к психологу, с которым мы долго работали над моей травмой.

Ну папа, конечно… Хорошо, что Артём согласился пойти к доктору.

Все, что он рассказал мне, шокировало до глубины души, теперь я никогда не буду относиться к нему как раньше.

Даже не представляла, что он настолько сильный духом парень, нёс такой крест и не сломался, не удивительно, что порой он вел себя отвратительно. Я его не оправдываю, но теперь понимаю. Принимаю со всеми его болячками.

— Чувствовать такое это нормально, — говорю искренне, смотря в любимые немного грустные глаза. — Я на тебя не в обиде. Это ты прости меня за мою навязчивость, теперь я понимаю, как тебе было неприятно.

— Мне не всегда было неприятно. Когда ты повзрослела, я стал смотреть на тебя по-другому, — вот уже на лице появляется знакомая наглая ухмылка. — Думаю, что именно тогда я и влюбился.

— Что?

Я немного удивляюсь таким заявлениям.

— Что слышала, — прижимает, целует нежно, трепетно, так, как никогда до этого не делал. — А теперь я точно уверен, что люблю.

В груди в один момент запорхали тысячи бабочек. Я хочу кричать о своём счастье, а могу только прошептать:

— И я, я тоже тебя люблю...

Эпилог

5 лет спустя

— Дорогой, красное или синее? Я просто схожу с ума.