Малафрена - Ле Гуин Урсула Кребер (2004)

В тот вечер после ужина они вчетвером сидели у камина и беседовали. Жена Ладисласа постепенно освоилась с гостями и, когда Амадей что-то сказал об уже сданной в типографию своей новой книге, спросила негромко:

— А вы ее с собой не привезли?

— Только черновик. Рукопись сейчас у Рочоя в издательстве; он обещал, что к началу 28-го года книга выйдет.

— Дживана ведь только о тебе и говорила все время, — заметил Ладислас, с улыбкой глядя на Амадея. — Очень ей было интересно, как выглядит младший из братьев Эстенскар.

— Ну вот, это я и есть, и я очень рад, что меня хоть кто-то ждал. И что впервые моя отвратительная репутация никому не вредит.

— Амадей просто устал от славы, — сказал Итале. — Но я надеюсь, что скоро ему надоест быть от нее усталым. К тому же он всегда довольно презрительно относился к собственным творениям; причем чем лучше у него получилась книга, тем больше он ее презирает! Та, что вот-вот должна выйти, по-моему, просто прекрасна. Если судить по собственным замечаниям нашего знаменитого писателя.

— Это роман? — заинтересовалась Дживана. — А как он называется? Не могли бы вы немного рассказать о нем?

— Он называется «Дживан Фоген»; это имя его главного героя. — Амадей проявлял удивительное терпение и явно старался ничем не смутить свою юную невестку. — В общем, роман получился довольно мрачный. И, по-моему, не слишком удался.

— Вот видите? — воскликнул Итале. — Никто романа еще не читал, но автор уже сообщил всем, что роман этот никуда не годится!

— Ну, не то чтобы он совсем никуда не годился, — возразил Амадей. — Если бы это было так, я бы его вообще печатать не стал.

Ладислас усмехнулся; ему то ли нравилось, что Итале потихоньку поддразнивает его брата, то ли хотелось действительно «завести» Амадея.

— Ну да, с твоей точки зрения, обычная посредственность, — нашелся Итале.

— Вот именно. Он должен был быть совсем иным. И он действительно не так хорош, как роман Карантая. А жаль.

— Вы имеете в виду «Молодого Лийве»? — спросила Дживана робко. Глаза у нее стали очень большими и потемнели от волнения; стиснутые руки скромно лежали на коленях.

— Вот вам «молодой Лийве», так сказать, лично. — Амадей указал на Итале, которому, в свою очередь, пришлось покраснеть.

— Какие глупости ты говоришь, Амадей! — громко возразил он. — Карантай начал писать свой роман задолго до того, как познакомился со мной… И, кроме того, у нас с Лийве нет абсолютно ничего общего…

— Наш дорогой Сорде тоже устал от славы, — усмехнулся Амадей.

— У Сорде ранено самолюбие, а потому он и не в состоянии ничего умного придумать тебе в ответ, — парировал Итале. — А не пианино ли это прячется там, в углу?

Это оказались маленькие клавикорды с потрескавшимся лаком, и Дживана по просьбе присутствующих сыграла несколько обычных салонных пьесок прошлого века. Пока она играла, Ладислас, точно защищая свою юную жену, стоял с нею рядом и переворачивал ноты. Потом они вместе спели какую-то старинную шотландскую песенку о любви, и голоса их, выводя прихотливую мелодию, звучали сдержанно и чисто. Они, конечно же, пели эту песенку и раньше, подумал Итале, когда оставались вдвоем в своем уединенном жилище. Пели просто так, для собственного удовольствия. Но ведь именно так все и должно быть в семье? Вот так — просто и уютно, как сейчас в этой мирной гостиной, где горит огонь в камине и звучат клавикорды… Под звуки этой музыки ему почудилось вдруг, что жизнь вообще бесконечно проста, нужно только как следует к ней приглядеться и смотреть на нее без страха. Все равно как в такой момент, когда тебе очень хочется пить, случайно приглядишься как следует — и сразу совсем рядом, какой бы сухой ни была земля, увидишь глубокий колодец, полный чистой, прозрачной воды…

Но здесь из-под земли бил не его источник; да и земля эта была не его.