Лес за стеной - Анна Жнец (2020)

Я посмотрела на Альба. На опущенную голову и сжатые кулаки. Посмотрела в уродливое испуганное лицо своего мужа.

— Где Диана, Равад? Где моя дочь?

Ответа не было.

Моя Диана.

Она дома. Играет в детской с любимыми куклами. Каштановые волосы заплетены в косички. Плюшевый бык, тот, которого я пять лет назад вытащила из мусорного ведра, звенит колокольчиками на шее: дочка угощает его воображаемым чаем из игрушечного сервиза.

Моя Диана…

Грудь сдавило. Лёд достиг лёгких, горла. Я не могла дышать. Не могла сделать ни вдоха. Перед глазами стояло круглое личико с милыми ямочками на щеках. Вот она бежит ко мне, смеющаяся, с рисунком в руках: солнце занимает половину альбомного листа, дома в его лучах маленькие, жмущиеся к нижнему краю. Улыбается, а между передними зубами щербинка. Мягкие прядки щекочут моё лицо.

Эсса рыдала, всхлипывала и царапала свои щёки, а я смотрела на неё и не слышала.

Я бросилась в толпу, и толпа расступилась передо мной. Навстречу шла женщина — тёмное расплывающееся пятно. Но что, что у неё в руках? Это…

Жёлтое платьице. Маленькие ножки в белых колготках, аккуратно заштопанных под лодыжкой. Я знаю. Я зашивала их утром перед тем, как надеть Диане. А эти красные туфельки всего несколько часов назад помогала застёгивать. Они, эти туфельки, слишком яркие, неуместные в окружающей серости, приковали мой взгляд. Ноги в таких туфельках должны бегать, а не безвольно болтаться в воздухе, удерживаемые чужой рукой.

Задушили.

Я смотрела на туфли, потому что была не в силах перевести взгляд на восковое лицо, спрятанное на груди посторонней женщины. Лицо, знакомое до последней чёрточки. Любимое лицо. Мёртвое.

Моя дочь.

Родной отец или дед, кто-то из них, прижал подушку к её лицу, вдавил, перекрыв дыхание. Она погибала в агонии, моя добрая, солнечная малышка, задыхалась, приглушенно кричала, молотила по кровати руками и ногами, не понимая, что происходит, почему те, кого она любит, кому доверяет, делают больно.

Её страх. Её боль.

Она не могла молить о помощи, не могла позвать меня, потому что меня не было рядом. Её крик был не слышен, но она звала меня. Должна была звать. Меня, свою маму. Единственную, кто мог уберечь, кто должен был защитить, кто…

Кого не было рядом.

Диана, я хочу обнять тебя. Я хочу почувствовать твоё тепло. Отдайте мне её, отдайте! Я обниму тебя, и всё будет хорошо, нас больше никто не обидит. Вот твой бычок: он тёплый и пахнет воображаемым чаем.

Слишком поздно. Моя Диана…

Когда я оторвала взгляд от жёлтого платьица, когда взглянула в посиневшее лицо дочери, тогда лёд наконец достиг моего мозга.

Её больше нет.

И я закричала.

* * *

Я рухнула на колени, прижимая к груди тело убитой дочери. Не было слов, которые я могла бы сказать, слёз, которые могла бы выплакать, способов излить свою боль. Этот звук, этот дикий вой рождён моим горлом? Что это за оглушительные треск и звон резонируют с моим криком? Я рыдала, выла, и словно рябь бежала по оконным стёклам небоскрёбов, возвышающихся над толпой. Не было нужды оборачиваться, чтобы понять: стена, запирающая лес, пала. Подчиняясь моей ярости, ветви деревьев стремительно разрастались и выбивали кирпичный забор, корни сминали металлические засовы. Земля сотрясалась, и по асфальту, сковавшему её, во все стороны расходились трещины. Наружу из разломов вырывались гибкие толстые стебли и лианами оплетали дома, карабкались до самых крыш, подбрасывали в воздух стоящие на тротуарах машины, гнули фонарные столбы. Нарастающий гул, идущий сквозь моё тело, иссушал, но приносил облегчение. Я чувствовала, как вваливаются щёки, как высыхает кожа, натягиваясь на скулы. И как Она, невидимая, безымянная, милосердная, забирает боль. И шепчет беззвучным голосом в глубине сознания, обещая: «Диана будет жить. Не здесь. В другом, лучшем мире».