Голубая звезда - Жюльетта Бенцони (1998)

– Я терпеть не могу этого мальчишку, – сказал англичанин. – Да и отца его тоже. Как вы полагаете, он действовал с согласия графа?

– Не думаю, хотя... Но это меня сильно бы удивило, – с неохотой признал Морозини.

– Это было бы очень глупо с его стороны! В любом случае, я считаю своим долгом известить его, ведь то, как мальчишка обошелся с собственной сестрой, просто не умещается в сознании! Это... это омерзительно! Как вы себя чувствуете, дорогая?

Последняя фраза была адресована Анельке, та наконец пришла в себя и лежала теперь с широко открытыми глазами. Сердце у Альдо сжалось: он пристально следил за выражением ее лица, когда над ней склонился сэр Эрик, – никаких следов отвращения, напротив, на бледных губах появилось подобие улыбки.

– Эрик! – пролепетала она еле слышно. – Вы приехали за мной? Я не смела надеяться...

– Неужели вы еще не поняли, как сильно я вас люблю? Дивная моя, если бы вы знали, как я страдал! Мне даже почудилось, будто вы сбежали сами, чтобы наказать меня... за ту ночь!

– Вы подумали об этом и все же решились пожертвовать драгоценным сапфиром? И рисковали ради меня жизнью?

– Я пожертвовал бы всем, если бы это было нужно! Даже спасением души! О, Анелька, как я боялся, что потеряю вас! Но вы здесь! Все забыто и прощено!

По лицу его текли слезы, и Анелька, для которой, казалось, существовал только он, приникла к нему со словами утешения и любви.

Удрученный Альдо изумленно созерцал эту невероятную сцену, борясь с неистовым желанием сказать правду, объяснить этому хищнику, преобразившемуся в агнца, что его дивная возлюбленная разыгрывает перед ним недостойную комедию, ибо сбежала по собственной воле и всего лишь несколько минут назад хотела оказаться как можно дальше от него. Как было бы приятно сообщить Фэррэлсу, что это восхитительное создание даже жалости к нему не испытывает! Только отвращение... Если, конечно, она и в этом не солгала! Очнувшись, она ни единым взглядом не удостоила ни его самого, ни Адальбера. Но Морозини был не из породы доносчиков. Не сказав ни слова, князь подошел к своему другу, который считал у стола банкноты, поглядывая краем глаза на барона и его жену.

– Не пытайтесь понять все это, – шепнул Адальбер князю. – Пути Господни неисповедимы, равно как и намерения юных девиц. Кроме того, она до смерти напугана.

– Почему?

– Из-за вас, конечно! Она боится, что вы все расскажете... Ну, наконец-то! – добавил он другим тоном. – Явились наши служивые! Я уже начал думать, что молодой Гишар заблудился...

Интересующий его вопрос Морозини сумел задать значительно позже, в полицейской машине, которая везла их с Адальбером на улицу Альфреда де Виньи, – велосипед археолога был привязан сзади.

– Почему вы сказали, что Анелька боится, как бы я все не рассказал?

– Да потому, что это правда! Она умирала от страха, как бы не раскрылось, что она была в сговоре со своими похитителями. То, что она последовала за братом, ничего не меняет: Фэррэлс вряд ли простил бы ей это, а она по каким-то причинам, ведомым лишь ей одной, желает, чтобы ее по-прежнему считали жертвой. Поэтому она гладит Фэррэлса по шерстке. Возможно, из страха перед отцом? Солманского никак нельзя заподозрить в излишней кротости нрава, и он не любит, когда ему встают поперек дороги... а его заветная мечта – завладеть состоянием зятя.

– Это похоже на правду, но вы забыли про Ульриха. Он не станет молчать.

– О, напротив! Не в его интересах разоблачать Анельку. Он обвинит во всем Сигизмунда, а ее пощадит. Тогда он сможет рассчитывать на ее признательность. Он ничего не расскажет, будьте уверены! Впрочем, я ему это настоятельно посоветовал еще до того, как появилась полиция.

Альдо расхохотался, хотя ему было совсем не смешно, а потом, откинувшись головой на спинку, обитую «чертовой кожей», закрыл глаза.