Три строчки на старофранцузском - Меррит Абрахам Грэйс (1995)

На лице ученого появилось выражение глубокого удовлетворения.

– Отличная демонстрация; лучше, чем я надеялся! – сказал он над головой Лавеллера майору. – Замечательная штука – человеческое воображение!

В голосе его звучало благоговение.

Воображение? Питер был поражен до глубины души.

Они ему не верят! Он им покажет!

– Но у меня есть доказательство! – воскликнул он.

Он распахнул шинель, порылся в кармане рубашки; пальцы его сомкнулись над клочком бумаги. Ага, сейчас он им покажет!

Он вытащил цветы и протянул им.

– Смотрите! – Голос его звучал торжественной трубой.

Но что это с ними? Неужели они не видят? Почему они смотрят ему в лицо, а не на то, что он протягивает им? Он сам взглянул на то, что держит, потом недоверчиво поднес к своим глазам, смотрел и смотрел, и вся вселенная будто поворачивалась вокруг, а сердце перестало биться. Потому что в руке его, со стеблями в бумаге, были не свежие и ароматные розы, которые мать кареглазой мадемуазель срезала для него в саду.

Нет – пучок искусственных цветов, грязных, рваных, потрепанных, выцветших и старых!

Оцепенение охватило Питера.

Он тупо смотрел на хирурга, на капитана, на майора, чье лицо стало теперь не только тревожным, но и строгим.

– Что это значит? – прошептал он.

Неужели это был сон? Нет никакой великолепной Люси – кроме как в его сознании, – нет кареглазой девушки, которая любила его и которую любил он?

Ученый сделал шаг вперед, взял из его разжавшейся руки искусственный букетик. Бумага соскользнула, осталась в пальцах Питера.

– Вы, несомненно, заслужили право узнать, что испытали, – вежливый, культурный голос пробивался сквозь его оцепеневший слух, – после той реакции, которую вы проявили в нашем маленьком эксперименте. – Хирург весело рассмеялся.

Эксперимент? Эксперимент? Тупой гнев загорелся в Питере, яростный, медленно усиливающийся.

– Мсье! – умоляюще и предупреждающе сказал майор как будто своему почетному гостю.

– О, с вашего разрешения, майор, – продолжал великий человек, – этот молодой человек высокого интеллектуального уровня, образованный, вы видите, как он говорит. Он поймет.

Майор не был ученым, но он был французом, человеком, и тоже обладал воображением. Он пожал плечами, но придвинулся чуть ближе к лежащему ружью.

– Мы обсуждали, ваши офицеры и я, – продолжал культурный голос, – сновидения, которыми полуспящий мозг стремится объяснить прикосновение, незнакомый звук или что-нибудь другое, пробуждающее от сна. Допустим, рядом со спящим разбито окно. Он слышит, сознание стремится объяснить услышанное, но оно отдало контроль подсознанию. И подсознание тут же приходит на помощь. Но оно безответственно и может выразить себя только в образах.

– Оно берет этот звук – и сплетает вокруг него некую романтическую историю. Оно пытается объяснить, как может, – увы! в лучшем случае это только фантастическая ложь, и как только сознание пробуждается, оно тотчас понимает это.

– И производит подсознание свои образы невероятно быстро. Оно может в долю секунды создать целую серию событий; в реальной жизни они заняли бы часы… или дни. Вы следите за мной? Возможно, вы понимаете, о каком эксперименте я веду речь?

Лавеллер кивнул. Горький, всепожирающий гнев все усиливался. Но внешне он оставался спокоен, насторожен. Он выслушает, что это самодовольный дьявол с ним проделал, а потом…

– Ваши офицеры не согласились с некоторыми моими выводами. Я увидел вас здесь, усталого, сосредоточенного на своих обязанностях, в полугипнозе от напряжения и постоянных вспышек снарядов. Вы представляли прекрасный клинический случай, непревзойденный лабораторный материал…